Российский шахматный портал

Уже мэни йэарс ищу вышеозначенную поэму Семена Исааковича Кирсанова. В Интернетах так и не появляется. Ездил в Одинцовскую районную библиотеку, но там четырхтомник Кирсанова то ли украли, то ли потеряли.

Если не трудно, гляньте на книжную полку. С удовольствием приму качественный скан и размещу текст в Интернетах.

А чего в этой поэме такого интересного?

описание отравляющего газа впечатляющее

ФИГВАМ писал(а):

описание отравляющего газа впечатляющее

А что Кирсанов вдыхал отравляющие газы перед тем как написать поэму?

Семен Кирсанов

АД

Иду
в аду.
Дороги -
в берлоги,
топи, ущелья
мзды, отмщенья.
Врыты в трясины
по шеи в терцинах,
губы резинно раздвинув,
одни умирают от жажды,
кровью опившись однажды.
Ужасны порезы, раны, увечья,
в трещинах жижица человечья.
Кричат, окалечась, увечные тени:
уймите, зажмите нам кровотеченье,
мы тонем, вопим, в ущельях теснимся,
к вам, на земле, мы приходим и снимся.
Выше, спирально тела их, стеная, несутся,
моля передышки, напрасно, нет, не спасутся.
Огненный ветер любовников кружит и вертит,
по двое слипшись, тщетно они просят о смерти.
За ними! Бросаюсь к их болью пронзенному кругу,
надеясь свою среди них дорогую заметить подругу.
Мелькнула. Она ли? Одна ли? Ее ли полузакрытые веки?
И с кем она, мучась, сплелась и, любя, слепилась навеки?

Франческа? Она? Да Римини? Теперь я узнал: обманула!
К другому, тоскуя, она поцелуем болящим прильнула.
Я вспомнил: он был моим другом, надежным слугою,
он шлейф с кружевами, как паж, носил за тобою.
Я вижу: мы двое в постели, а тайно он между.
Убить? Мы в аду. Оставьте у входа надежду!
О, пытки моей беспощадная ежедневность!
Слежу, осужденный на вечную ревность.
Ревную, лететь обреченный вплотную,
вдыхать их духи, внимать поцелую.
Безжалостный к грешнику ветер
за ними волчком меня вертит
и тащит к их темному ложу,
и трет меня об их кожу,
прикосновенья — ожоги!
Нет обратной дороги
в кружащемся рое.
Ревнуй! Эти двое
наказаны тоже.
Больно, боже!
Мука, мука!
Где ход
назад?
Вот
ад.

Поразительно!

"Лежу,
и явно без кальсон.
Опущен стыд
ресниц....
Я бы
подумал:
– Это сон! –
когда-б я не проснись."


Посмотреть

Мне у Кирсанова "Бой быков" очень нравится.

Бой быков!
Бой быков!
Бой!
Бой!

Прошибайте
проходы
головой!

Сквозь плакаты,
билеты
номера -

веера,
эполеты,
веера!..

Бой быков!
Бой быков!
Бой!
Бой!

А в соведстве
с оркестровой трубой,
поворачивая
черный
бок,
поворачивался
черный
бык.

Он томился, стеная:
- Мм-му!..
Я бы шею отдал
ярму,
у меня перетяжки
мышц,
что твои рычаги,
тверды,-
я хочу для твоих
домищ
рыть поля и таскать
пуды-ы...

Но в оркестре гудит
труба,
и заводит печаль
скрипач,
и не слышит уже
толпа
придушенный бычачий
плач.

И толпе нипочем!
Голубым плащом
сам торреро укрыл плечо.
Надо брови ему
подчеркнуть еще
и взмахнуть
голубым плащом.

Ведь недаром улыбка
на губах той,
и награда ему
за то,
чтобы, ярче розы
перевитой,
разгорался
его задор:
- Тор
реа
дор,
веди
смелее
в бой!

Торреадор!
Торреадор!

Пускай грохочет в груди задор,
песок и кровь - твоя дорога,
взмахни плащом, торреадор,
плащом, распахнутым широко!..

Рокот кастаньетный - цок-там и так-там,
донны в ладоши подхлопывают тактам.
Встал торреадор, поклонился с тактом,-
бык!
бык!!
бык!!!

Свинцовая муть повеяла.
- Пунцовое!
- Ммм-у!
- Охейло!

А ну-ка ему, скорей - раз!
Бык бросился.
- Ммм-у!
- Торрейрос.

Арена в дыму. Парад - ах!
Бросается!
- Ммм-у...
- Торрада!

Беснуется галерея,
Тореро на...
- Ммм-у!..
- Оррейя!

Развеялась, растаяла
галерея и вся Севилья,
и в самое бычье хайло
впивается бандерилья.

И - раз,
и шпагой
в затылок
влез.

И красного черный ток,-
и птичьей стаей
с окружных мест
за белым платком
полетел платок.

Это:
- Ура!
- Браво!!
- Герой!!!
- Слава ему!
- Роза ему!

А бык
даже крикнуть не может:
ой!
Он
давится хриплым:
- Ммм-уу...
Я шею
хотел отдать
ярму,
ворочать
мышщ
шатуны,
чтоб жить
на прелом
его корму...
Мммм...
нет
у меня
во рту
слюны,
чтоб
плюнуть
в глаза
ему!..

Тебе - чем вычурней, тем лучше.
Как я понял.

vissashpa писал(а):

Тебе - чем вычурней, тем лучше. Как я понял.

Мне у Кирсанова слог очень нравится. Рваный и тяжелый. А еще отсутствие части слов, много приходится додумывать самому. Но тем и интереснее.

У Маяковского слог похожий, но чет не прет.

Борисыч писал(а):

Мне у Кирсанова слог очень нравится. Рваный и тяжелый. А еще отсутствие части слов, много приходится додумывать самому. Но тем и интереснее. У Маяковского слог похожий, но чет не прет.

У меня он никакой струны в душе не затронул.

"Быть может, где нибудь моя
пластинка завалялась?
Хотя б обломок голоса!
На крайней этажерке
ищу, дрожу (от холода?)
нашел – «Kirsanofs Werke»

За горло ручки заводной!
(Одесса... Море... Детство...)
Тупа иголка! За одной
другую!
Наконец то
звук заворочался в тюрьме,
и нет на мне лица –

«Мери-наездница,
у крыльца
с лошади треснется
цаца!»

Врешь, пластинка! Читал не так,
это чужая глотка.
Моя манера не понятa –
нужно легко и лётко.

Нужен звон, а не мертвый лоск,
который не уцелеет, –
чтобы после стихов жилось
выше и веселее."

Я с его творчеством познакомился через стихи Степанцова.

Эйсид-кибер-концерт

Это произведение навеяно поэмой С.Кирсанова "Герань, миндаль, фиалка", посвященной химической войне с фашистами.

Кто не читал, тот просто не может считаться знатоком - и даже любителем поэзии.

Я опился кефиром перед важным концертом
и упал возле ног вороного рояля,
я обследован был очень важным экспертом,
а потом меня долго и злобно пинали.

Но подняться не мог я, лишь белая жижа
изо рта моего на манишку стекала.
Спонсор мероприятья шептал: "Ненавижу", -
и пытался мне в ухо засунуть стрекало.

Били, били меня, а потом музыкантов,
что имели несчастье со мною трудиться,
стали бить и пинать, и давить, словно гадов -
угораздило ж босса кефиром опиться!

Кровь, дерьмо и кефир расплескались по стенам,
никого из ансамбля в живых не осталось,
не готовы мы были к таким переменам,
восемь юных бойцов по земле распласталось.

И когда спонсоришки побежали на сцену,
чтоб неистовство публики ложью умерить,
недопитый кефир вдруг попал в мою вену -
и восстал я из мёртвых. В это трудно поверить.

И на лица бойцов стал я брызгать кефиром,
как живою водою - и раны срастались.
Поднимались бойцы, и кимвалы и лиры
в топоры и мечи в их руках превращались.

Порубали мы спонсоров и меценатов,
порубали в капустную мелкую мелочь.
А потом мы концерт отыграли как надо,
и вручил нам медали Борис Микаэлыч.

И народ веселился, и девки плясали,
и пришли к нам в уборную, чтобы отдаться,
и опять мы живыми и добрыми стали.
... Несомненно, кефир - штука важная, братцы.

Борисыч писал(а):

Я с его творчеством познакомился через стихи Степанцова. Эйсид-кибер-концерт

Так ты эту поэму искал чтобы сравнить с Э-к-к?
Степанцова можно почитать под настроение.
А "Чёрная нога" идёт под любое настроение.

vissashpa писал(а):

Так ты эту поэму искал чтобы сравнить с Э-к-к? Степанцова можно почитать под настроение. А "Чёрная нога" идёт под любое настроение.

Я до сих пор ищу Герань-миндаль-фиалку. Уже несколько лет. Нету.

Куртуазными маньеристами раньше сильно увлекался, потом охладел. А сейчас вообще стихи мало читаю.

Как оказалось у него есть и человеческие стихи.

ЛЕСОМ В ГОРУ

Лесом в гору,
налево от ленты шоссе:
лесом заняты Альпы,
деревьями в снежной красе.

Друг на друга идут,
опираясь ветвями, они,
озираясь назад
на вечерней деревни огни.

В гору, в ногу
с шагающим лесом, я шел,
иногда обгоняя
уже утомившийся ствол.

В дружной группе деревьев
и с юной елью вдвоем,
совершающей в гору
свой ежевечерний подъем.

Мне не нужно ни славы,
ни права рядить и судить,
только вместе с природой —
на вечные горы всходить.




* * *
Жизнь моя,
ты прошла, ты прошла,
ты была не пуста, не пошла.

И сейчас еще ты,
точно след,
след ракетно светящихся лет.
Но сейчас ты не путь,
а пунктир
по дуге скоростного пути.

Самолет улетел,
но светла
в синеве меловая петля.
Но она расплылась и плывет...
Вот и все,
что оставил полет.




ЧЕТЫРЕ СОНЕТА

1

Сад, где б я жил,— я б расцветил тобой,
дом, где б я спал,— тобою бы обставил,
созвездия б сиять тобой заставил
и листьям дал бы дальний голос твой.

Твою походку вделал бы в прибой
и в крылья птиц твои б ладони вправил,
и в небо я б лицо твое оправил,
когда бы правил звездною судьбой.

И жил бы тут, где всюду ты и ты:
ты — дом, ты — сад, ты — море, ты — кусты,
прибой и с неба машущая птица,

где слова нет, чтоб молвить: «Тебя нет»,—
сомненья нет, что это может сбыться,
и все-таки — моей мечты сонет

2

не сбудется. Осенний, голый сад
с ней очень мало общего имеет,
и воздух голосом ее не веет,
и звезды неба ею не блестят,

и листья ее слов не шелестят,
и море шагу сделать не посмеет,
крыло воронье у трубы чернеет,
и с неба клочья тусклые висят.

Тут осень мне пустынная дана,
где дом, и куст, и море — не она,
где сделалось утратой расставанье,

где даже нет следа от слова «ты»,
царапинки ее существованья,
и все-таки — сонет моей мечты

3

опять звенит. Возможно, что не тут,
а где-нибудь — она в спокойной дреме,
ее слова, ее дыханье в доме,
и к ней руками — фикусы растут,

Она живет. Ее с обедом ждут.
Приходит в дом. И нет лица знакомей.
Рука лежит на лермонтовском томе,
глаза, как прежде карие, живут.

Тут знает тишь о голосе твоем,
и всякий день тебя встречает дом,
не дом — так лес, не лес — так вроде луга.

С тобою часто ходит вдоль полей —
не я — так он, не он — твоя подруга,
и все-таки — сонет мечты моей

4

лишь вымысел. Найди я правду в нем,
я б кинул все — и жизнь и славу эту,
и странником я б зашагал по свету,
обшарить каждый луг, и лес, и дом.

Прошел бы я по снегу босиком,
без шапки по тропическому лету,
у окон ждать от сумерек к рассвету,
под солнцем, градом, снегом и дождем.

И если есть похожий дом такой,
я к старости б достал его рукой:
«Узнай меня, любимая, по стуку!..»

Пусть мне ответят: «В доме ее нет!»
К дверям прижму иссеченную руку
и допишу моей мечты сонет.