Российский шахматный портал

Джан Лоренцо Бернини, Автопортрет, 1615

Традиционно считается, что подлинный гений должен быть гоним, несчастен, беден, с трудом пробиваться к признанию. Однако в жизни Лоренцо Бернини, безусловно гениального мастера, ничего подобного не было. Он прожил долгую, спокойную, благополучную жизнь, никогда не знал лишений, его всегда сопровождали симпатия и покровительство власть имущих. Пожалуй, он одно из тех редких исключений, которые подтверждают правило.
Родился Джованни (Джан) Лоренцо 7 декабря 1598 г. в Неаполе. Мальчик не посещал никаких учебных заведений, впрочем, в этом и не было особой необходимости, ведь его отец, Пьетро Бернини, являлся одним из известнейших скульпторов своего времени. Именно он и взялся обучать сына всему, что умел сам. Когда Лоренцо исполнилось десять лет, Пьетро получил приглашение от папы Павла V переехать в Рим, дабы принять участие в работе над мраморной скульптурной группой в одной из Ватиканских капелл.
Переезд стал для юного Лоренцо подарком судьбы, позволил развить талант. Здесь, в Вечном городе, в окружении великолепных памятников искусства, создававшихся на протяжении не веков — тысячелетий! — одаренному человеку просто невозможно было не попасть под власть «гения места». Он без устали бродил по городским улицам или запирался в ватиканских залах, с утра до вечера занимаясь рисованием. Те, кому доводилось видеть эти рисунки, приходили в восторг и рассказывали о необыкновенном талантливом мальчике. В конце концов на него обратил внимание папа Павел V.

Лоренцо Бернини, Скульптурный портрет папы Павла V, 1617-1618 гг.

В семнадцатилетнем возрасте Бернини выполнил портретный бюст епископа Сантони, а когда ему исполнилось 20, юноше доверил свою персону для портретирования сам Павел V; оба остались совершенно довольны результатами. Следующим заказчиком стал новый папа Григорий ХV, по желанию которого Бернини выполнил целых три бюста. В знак признания таланта папа пожаловал скульптору пенсию и рыцарский крест Кавалера Христа. Новоявленному орденоносцу едва исполнилось двадцать четыре года.
Свой первый крупный заказ Бернини получил от кардинала Сципионе Боргезе, решившего украсить свой сад скульптурой. Несколько лет молодой мастер провел за созданием цикла статуй «из античной жизни» — «Аполлон и Дафна», «Плутон и Прозерпина», «Эней и Анхиз». Немного выбивается из мифологической темы «Давид», представленный в момент сражения с Голиафом, — такой поворот сюжета мы вряд ли когда-то встречали в искусстве, ведь до сих пор библейский герой изображался либо непосредственно перед решающей схваткой, либо уже после победы.



Лоренцо Бернини, Скульптурный портрет кардинала Сципионе Боргезе, 1632



Лоренцо Бернини, Апполон и Дафна, 1625

Лоренцо Бернини, Похищение Прозерпины, 1621-1622 гг.



Лоренцо Бернини, Похищение Прозерпины, 1621-1622 гг. (фрагмент). И это мрамор!

Все скульптуры выполнены необычайно живо и динамично, все рассчитаны на круговое восприятие: их обязательно надо обойти со всех сторон, чтобы по-настоящему оценить динамику масс, плавно перетекающих одна в другую так, что кажется, будто герои по-настоящему движутся. Кроме того, Бернини удается передать в мраморе разнообразие материалов, будь то кора, ткань, волосы…
В отличие от предшественников, в частности великого Микеланджело, он отнюдь не стремится показать во всей красе фактуру камня, из которого выполнена скульптура. Начинающий скульптор не пользуется природой мрамора, но преодолевает ее, заставляя зрителя забыть, из чего именно сделаны эти прекрасные статуи. Все работы отмечены единством плоти и духа, движения и переживания. Произведения молодого мастера настолько поразили современников, что его сразу же признали едва ли не величайшим художником современности, и это отношение к Бернини с тех пор сохранялось на протяжении всех лет его творческой деятельности. Особенно возлюбили его при папском дворе, откуда Бернини получал самые почетные и интересные заказы.



Лоренцо Бернини, Давид, 1623

Лоренцо Бернини, Автопортрет, 1623

Папы сменяли друг друга, Бернини оставался. Очередной глава церкви считал своим долгом поручить «придворному» скульптору какую-нибудь работу, к вящей славе божьей. Особенно много заказов исходило от папы Урбана VIII, поставившего Бернини во главе целой художественной мастерской, где работали самые лучшие скульпторы, строители, бронзировщики, лепщики, гидравлики и другие мастера. Благодаря строительной деятельности этой мастерской. Вечный город получил тот облик, который и по сей день не перестает поражать приезжающих.
На основе идей Бернини и под его руководством с начала 20-х годов XVII века создаются знаменитые памятники, ставшие воплощением стиля барокко. Фактически Бернини получил карт-бланш на осуществление самых смелых своих замыслов. Конечно, став придворным папским художником, он должен был прежде всего откликаться на требования церкви, но это отнюдь не обременяло его, так как торжественный пафосный стиль, популярный в те годы при папском дворе, полностью соответствовал вкусам самого мастера.
Ярче всего новое направление проявилось в архитектуре, где, помимо всего прочего, открывались огромные возможности для синтеза со скульптурой и живописью. Новый церковный ритуал, оформившийся к XVII веку, предполагал пышное театральное действо, которому следовало дать достойное оформление. Решение этой задачи очень увлекло Бернини, принявшегося искать новые формы и возможности для их воплощения, смешивая различные традиции, приемы и стили.



Лоренцо Бернини, Киворий, называемый "Балдахин Святого Петра", 1624-1633 гг.

В 1624 г. мастер получил заказ на сооружение так называемого балдахина над алтарем в центральной части собора Св. Петра, где хранятся остатки деревянного кресла, по преданию, принадлежавшего самому апостолу Петру. Это внушительное произведение, невероятно сложное и вычурное, отличается дробностью и динамичностью форм. Высота балдахина составила двадцать девять метров! Некоторые современники выражали сомнение в целесообразности столь массивного сооружения, однако сейчас совершенно очевидно, что глаз Бернини не подвел. Именно такая высота позволяет видеть алтарную сень из самого дальнего конца центрального нефа, и чем ближе зритель подходит к центру, тем выше, кажется, становится алтарь.

Бронзовые столбы, поддерживающие сень, извиваются, перекручиваются, ломаются, центробежная сила неумолимо влечет их вверх, к куполу — гениальном творению Микеланджело. На этом «сотрудничество» двух великих мастеров — одного уже ушедшего, второго живущего и здравствующего — продолжилось через много лет в оформлении ансамбля площади Св. Петра. Бернини окружил круглую площадь перед собором двухчастной колоннадой, «подобно распростертым объятиям» охватывающей людей, стремящихся к храму. Такой прием используется также и в устройстве Скала Реджи – парадной лестницы, соединяющей собор Св. Петра с Ватиканским дворцом, где Бернини играет с перспективой, масштабами и высотой колонн, благодаря чему выход папы из дворца превращается в грандиозное шествие.



Лоренцо Бернини, Площадь собора Святого Петра



Лоренцо Бернини, Лестница Скала Реджи, 1632

Лоренцо Бернини, Портрет Констанции Буонарелли, возлюбленной скульптора, 1635



Лоренцо Бернини, Портрет кардинала Ришелье, 1640-1641 гг.

Отдельного разговора заслуживают фонтаны, сами по себе являющиеся выдающимися памятниками скульптурного искусства. Фонтан Тритона на площади Барберини, фонтан Мавра на площади Навона — без них трудно представить современный Рим. Особенно замечателен фонтан Четырех рек на площади Навона, где причудливым образом сочетаются самые разнообразные формы, символизирующие реки, животных, растения, где одновременно присутствуют почти необработанные глыбы камня, а в самом центре высится египетский обелиск.



Лоренцо Бернини, Фонтан Баркачча



Лоренцо Бернини, Фонтан пчел



Лоренцо Бернини, Фонтан Тритон, 1624-1643 гг.



и



Лоренцо Бернини, Фонтан четырех рек

Слава Бернини распространилась далеко за пределы Италии. В 1665 г. его официально пригласил Людовик XIV для работы над проектом Лувра, причем блистательный монарх в своем послании изъяснялся более чем просто уважительно: «Господин кавалер Бернини, я настолько исключительно ценю Ваши заслуги, что испытываю большое желание Вас увидеть и более близко узнать особу, столь прославленную, только бы намерение мое было совместимо с Вашим служением нашему Святейшему отцу и с Вашим собственным удобством».
Бернини побывал в Париже и разработал умопомрачительный проект, который, как оказалось, не соответствовал вкусам французских архитекторов-администраторов. Итальянца осыпали градом комплиментов и деликатно отослали на родину. После этой поездки Бернини никогда больше не покидал Рим, продолжая возводить великолепные сооружения в своем любимом городе.



Лоренцо Бернини, Портрет Людовика XIV, 1665

Но, даже будучи увлеченным градостроительными проектами, Бернини никогда не забывал о скульптуре. В воспоминаниях флорентийского историка искусства Фелиппе Бальдинуччи есть такие, например, строки: «До семи часов, без единой передышки, когда его не отвлекали занятия архитектурой, он до самых последних своих лет обычно отдавал работе над мрамором — труд, которого даже его молодые помощники вынести не могли; и ежели иной раз кто-нибудь из них хотел его от этой работы оторвать, он сопротивлялся, говоря: «Оставьте меня, я влюблен!..» Кардиналы же и князья, приходившие, чтобы взглянуть на него за работой, ни на миг его не отвлекая, бесшумно рассаживались по местам и сидели не шелохнувшись, а затем тихо уходили…»
Талант Бернини проявился и в области скульптурного портрета, и в великолепных монументальных композициях, таких как, например, знаменитый «Экстаз святой Терезы», и в торжественных надгробиях пап Урбана VIII (заказанного им самим, вопреки традиции) и Александра VII. Его скульптуры отличает великолепная пластическая моделировка, динамика и экспрессия, они всегда связаны с окружающим пространством.



и



Лоренцо Бернини, Трон Святого Петра, 1657-1666 гг.

Лоренцо Бернини, Экстаз Святой Терезы, 1652

"Создавая группу «Экстаз святой Терезы», люби­мое свое произведение, Бернини вдохновлялся письмами Терезы, испанской мо­нахини, жившей в XVI веке и после ее смерти объявленной святой. Возможно, тема была пред­ложена кардиналом Корнаро, заказчиком, на чьи средства строились капелла и алтарь, где была установлена группа. Описанные святой Терезой чудесные видения, якобы посещавшие ее, были популярным чтением, всячески поощряемым духовенством. Вот ее рассказ: «Непосредственно рядом с собой, слева, увидела я ангела в телесном облике… В руке ан­гела увидела я длинную золотую стрелу с огнен­ным острием; мне показалось, что он вонзил ее несколько раз мне в сердце, я почувствовала, как острие проникало мне внутрь. И когда он его вы­нул, мне казалось, что он взял и мое сердце, и я осталась исполненной пламенной любви к богу. Боль была так сильна, что я не могла удержаться от крика, но в то же время испытала такую бесконечную сладость». Эту болезненную галлю­цинацию Бернини взялся воплотить в камне. Скульптурная группа, помещенная в глубокой нише на фоне золотых лучей, парит с над полом капеллы. Мрамор потерял тяжесть камня, как бы преобразившись в податливую, меняющуюся на глазах массу. Свет, льющийся из купольного пространства, соскальзывает по золо­тым струнам и выхватывает из теплого полумра­ка взвихренные складки одежд святой Терезы, ее исступленное бледное лицо, полуприкрытые тя­желые веки, приподнятое в нервном движении ле­вое плечо. Обессилевшую в сладкой муке фигуру юной монахини, ее душевную экспрессию оттеня­ют хрупкие формы торса ангела, мелкие, как бы вьющиеся складки его одеяния, контрастирую­щие с мощной пластикой драпировок Терезы. В его миловидном лице смешались любовь и на­смешка, ощущение превосходства над слабой жертвой могучего бога и ребячливая беспечность. Изысканным сверх меры жестом небесный посла­нец держит стрелу. Левой рукой он придержива­ет плащ на груди святой, как бы прикрывая кро­воточащую рану. «Мне бы хотелось — пусть бы эта боль длилась вечно» — так оканчивает святая Тереза описа­ние своего видения. Несмотря на то, что Бернини буквально цитирует святую Терезу языком скульптуры, произведение все же представляется чем-то большим, чем простая иллюстрация. Принимая на себя рефлексы от цветных мрамор­ных стен ниши, формы скульптуры под резцом Бернини превратились в подвижные струи волн, то вздымающиеся крупными складками, то робко звенящие, как весенние ручейки, на тончайших одеждах ангела и наконец замирающие в отпо­лированной поверхности лиц и рук. Формы бо­рются с формами, настигают и поглощают друг друга, растворяясь в тени складок и вспыхивая цветом в рефлексах. Их многообразная пластиче­ская жизнь наделяет скульптуру временной жиз­нью, превращает мгновение в вечность и веч­ность в миг. Кажется, что событие это, запечат­ленное Бернини 300 лет тому назад, свершается сейчас. С необычайной силой страсти сумел скульптор чисто пластическими средствами выразить внут­ренний и внешний драматизм образа; трудно най­ти в мировом искусстве другой пример такого эмоционального напряжения, такого поистине могучего голоса человеческой страсти. Живая правда чувства полностью затмила здесь религи­озную основу изображенного эмоционального взрыва." Михаил АЛПАТОВ

Лоренцо Бернини, Автопортрет, 1632

Бернини прославился еще и как способный художник. Именно с его легкой руки в графическом искусстве появились так называемые карикатуры. Известен был Бернини и как автор комедий, театральный постановщик, непревзойденный декоратор и талантливый конструктор.
Заслуги Бернини уже при его жизни были оценены по достоинству (только во времена понтификата Иннокентия Х его постигла непродолжительная опала). Кардинал Барберини, впоследствии ставший папой Урбаном VIII, как-то сказал мастеру: «Велико ваше счастье, о кавалер, увидеть кардинала Барберини папой, но еще большее счастье для нас, что кавалер Бернини живет во времена нашего понтификата». Согласитесь, мало кому из людей искусства доводилось слышать такие слова из уст сильных мира сего.
Современники мастера именовали его божественным творцом, приравнивая Бернини, причем совершенно заслуженно, к титанам эпохи Возрождения. Сохранившиеся мемуары рисуют образ человека темпераментного, всегда полного замыслов и творческих сил, всецело преданного своему искусству. Смелые планы Бернини и великолепное их воплощение оказали огромное влияние на европейское искусство XVII и XVIII веков.

«Я победил мрамор и сделал его гибким, как воск, и этим самым смог до известной степени объединить скульптуру с живописью» Лоренцо Бернини

Марка Шагала называли "авиатором живописи" или "нарушителем гравитации". За то, что он нашел самое неожиданное место для занятий любовью - в воздухе.
А если брать абсолютный табель о рангах и ценах среди художников, Шагал окажется на третьем месте. Первый - Пикассо, второй - Матисс. Но Шагал первый по количеству краж.

Есть загадочная закономерность в судьбах великих художников, родившихся в маленьких городках. Все они страстно мечтают оттуда выбраться, а потом проливают ностальгические слезы по месту рождения, считая его раем.

В Витебске жила легенда о том, что однажды там родится мальчик, который прославит город. Возможно, со времен княгини Ольги, основавшей славный Витебск в незапамятные времена, он жил мифотворчеством и ожиданием мессии. Будущий ниспровергатель живописи Марк Шагал родился в огне, как ангел, 7 июля 1887 года, когда в Витебске начался страшный пожар, спаливший половину города. То, что мальчик избран, говорил тот факт, что огонь чудом миновал дом, где он родился. На протяжении всей жизни Шагал будет изображать огонь, пощадивший его, в виде петуха с растущим из туловища птицы огненным деревом. Красный цвет всегда означал для художника и смерть.

В положенный день мальчика обрезали и нарекли именем иудейского патриарха Моисея, которое он впоследствии сменил на Марка.



Марк Шагал, Отец, 1914

Войдя в возраст и обнаружив в себе страсть к рисованию, Шагал покинет родной город. Он напишет: “В Витебске тогда было много столбов, свиней и заборов, а художественные дарования дремали. Оторвавшись от палитры, я умчался в Питер”. Но в Питере, а потом в Париже, в Нью-Йорке, да где угодно, он будет рисовать все те же витебские столбы, заборы, запретных свиней, коз, лужи, скрипача, кучера, шарманщика, раввина… Правда, главную свою живописную натуру, которую Шагал тоже будет рисовать много лет, 22-летний художник нашел все же в Питере. Ее звали Белла Розенфельд. Внешне она была очень похожа на самого Шагала. Хотя была красавицей, а он красавцем отнюдь не был. А еще Белла была одухотворенной и воздушной. Занималась в студии Станиславского, пробовала себя в литературе, интересовалась философией... В ее присутствии Марк испытывал невиданное чувство невесомости, парения и покоя. Часто он так ее и рисовал – безмятежно парящей в небе, и себя, летящим рядом с ней - над заборами, над свиньями, над столбами, над обыденным и милым Витебском.



Марк Шагал, Влюбленные на прогулке, 1917

Через год после знакомства Белла и Марк были женихом и невестой. Свадьба казалась делом решенным, и вдруг все изменилось - влюбленного юношу стала мучить какая-то смутная тревога, какая-то тоска... Словом, в один прекрасный день он вдруг взял да и удрал от своей невесты в Париж. Те, кто знал их с Беллой, пришли в изумление. А она сама хранила спокойствие. Будучи женщиной умной и также одаренной необыкновенной интуицией, Белла понимала, что происходит с ее любимым мужчиной лучше, чем он сам. “Его позвал в дорогу какой-то таинственный инстинкт. Как грача или журавля осенью! Но он вернется”, - объясняла она. И все четыре года разлуки писала жениху письма – прекрасные, поэтичные, нежные…



Марк Шагал, Белла в белом воротнике, 1917

“Мои русские картины были без света, – писал Шагал из Парижа. - В России все сумрачно и имеет серовато-коричневый оттенок. Приехав в Париж, я был потрясен переливами света”. И все же, сюжеты его картин не изменились. “Париж, ты мой Витебск!” - это, по мнению Шагала, было лучшим комплиментом. Жил Марк на улице Данциг, неподалеку от бульвара Монпарнас, в круглом кирпичном здании – это было общежитие художников под названием “Улей”. Одну и квартир там занимал в то время Амадео Модильяни, другую - Фернан Леже... Все обитатели “Улья”, как и положено настоящим художникам, бедствовали и даже голодали. Не имея денег на холсты, Шагал писал картины то на скатерти, то на простынях, то на собственной ночной рубашке. А в какой-то момент он опять почувствовал смутное беспокойство. А, может, это было неосознанное желание убраться подальше от надвигающейся войны: начинался 1914 год, и Франция была главным врагом Германии... Кто же знал тогда, что Россия – наименее подходящее место для человека, не желающего никаких войн и катаклизмов…
Как бы там ни было, но Белла дождалась своего Марка.



Марк Шагал, Святой извозчик над Витебском, 1911-1912



Марк Шагал, Ландыши, 1916

Надо сказать, что четыре года разлуки, пока Шагал пребывал в Париже, не способствовали, по собственному признанию художника, укреплению его привязанности. Шагал был готов внести роман с Беллой в список былых побед.

Но Белла оказалась упрямей, чем он ожидал. Шагал вернулся в Витебск, и их свидания возобновились. Смешно признание Шагала на этот счет: "Я ее рисовал-рисовал, а все закончилось свадебным венцом".

25 июля 1915 года на свадьбе Шагала и Беллы гуляло пол-Витебска. Над головами стремительно летали ангелы, мальчишки держали коз за хвосты, чтобы те не улетели на небо. Город стал похож на один большой свадебный стол. Деревья ломились от плодов, реки выходили из берегов, заливая свадебные наряды жениха и невесты, вино в бокалах, сколько его ни осушали, не убывало.



Марк Шагал, Розовые любовники



Марк Шагал, Над Витебском, 1914

“И погасили мы Луну, И свечек пламя заструилось, И лишь к тебе моя стремилась Любовь, избрав тебя одну…” - написал Шагал вскоре после свадьбы. И снова он рисовал себя и свою Беллу летящими в небе, свободными и влюбленными. А, когда в 1916 году родилась дочь Ида, стал рисовать и ее.

Именно дочь впоследствии станет умело и энергично содействовать тому, чтобы творчество отца получило международное признание. Обе женщины - Белла и Ида - окружили Шагала любовью и заботой, внесли гармонию в его суетный быт.

А потом в России одна за другой произошла две революции. Советская власть казалась Шагалу “новой античностью”, питомником, где обновленное искусство расцветет в небывалом великолепии. Сам Луначарский выдал ему мандат: “товарищ художник Марк Шагал назначается Уполномоченным по делам искусства в Витебской губернии. Всем революционным властям предлагается оказывать тов. Шагалу полное содействие”.

Шагал даже издавал декреты… Вот один из них, от 16 октября 1918 года: “Всем лицам и учреждениям, имеющим мольберты, предлагается передать таковые во временное распоряжение Художественной комиссии по украшению г. Витебска к первой годовщине Октябрьской революции”. Это был невероятный, почти сюрреалистический праздник: дома покрашены белым, а по белому разбегаются зеленые круги, оранжевые квадраты, синие прямоугольники. Горожане в широкополых шляпах, с бантами в петлицах, несут плакаты: “Да здравствует революция слов и звуков!” Какие-то дамы вышли на парад на ходулях. А над официальными учреждениями развивается знамя с изображением человека на зеленой лошади с надписью “Шагал-Витебску”.



Марк Шагал, Раввин

Через несколько лет Малевич – автор “Черного квадрата” - вытеснит Шагала из Витебска, обвинив его … в консерватизме. Мол, Шагал напрасно до сих пор возится с изображением каких-то вещей и человеческих фигур, тогда как подлинное революционное искусство должно быть беспредметным. Целый год после этого Шагал еще проживет в России, с увлечением работая … учителем рисования в детских трудовых колониях “Малаховка” и “III Интернационал”. Как Макаренко, наравне со всеми он пек хлеб, дежурил на кухне, качал воду из колодца. Тем временем Белла потихоньку распродала все свои фамильные драгоценности, чтобы подкормить пятилетнюю Иду – в стране свирепствовал голод. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы необъяснимые “внутренние часы” Марка Захаровича не показали бы, что пришло время совершить новый перелет. Не голод, не страх перед бытовыми тяготами, а какой-то неведомый инстинкт снова звал его в дорогу… В 1922 году Шагал вместе со своей семьей уехал в Каунас, оттуда – в Берлин, потом – снова в Париж. Через несколько лет из Советской России стали доходить смутные, страшные и – увы! – достоверные известия о том, что Советская власть крутенько расправляется с художниками, поэтами, режиссерами, исповедовавшими Новое Искусство. Шагал возблагодарил Всевышнего за то, что Он вложил в его душу жажду странствий – как оказалось, спасительную. Во Франции Шагал прожил вплоть до второй мировой войны.

Он досидел во Франции до самого прихода немцев! Не трудно догадаться, что было бы с чистокровным евреем Шагалом, его еврейкой-женой, с их дочерью, попади они в руки тех, кто еще в 1933 году, в Мангейме, бросал в костер шагаловские полотна. Но, к счастью, в мае 1941 года семья села на пароход, идущий в Америку.



Марк Шагал, Иерусалим. Стена плача, 1931

В Нью-Йорк Шагалы прибыли на следующий день после нападения Германии на Советский Союз. Узнав об оккупации Витебска, Шагал написал ему письмо: “Давно, мой любимый город, я тебя не видел, не упирался в твои заборы. … Я не жил с тобой, но не было ни одной моей картины, которая бы не отражала твою радость и печаль. Врагу мало было города на моих картинах, которые он искромсал, как мог. Его “доктора философии”, которые обо мне писали “глубокие” слова, теперь пришли к тебе, мой город, сбросить моих братьев с высокого моста в Двину, стрелять, жечь, наблюдать с кривыми улыбками в свои монокли...”

Белла умерла 2 сентября 1944 года в эмиграции, в Америке. Спасти ее могло только вновь открытое чудо-средство - пенициллин, но из больницы, куда положили Беллу, весь пенициллин был отправлен на фронт...



Марк Шагал и Белла

“Твой белый шлейф плывет, качаясь в небе...” - напишете художник много лет спустя по поводу смерти жены. Девять месяцев мольберты с эскизами были повернуты к стене – рисовать Марк Захарович не мог. Он вообще ничего не мог – ни с кем-либо говорить, ни куда-либо ходить, ни чего-либо хотеть. Если бы так продолжалось дальше, он либо сошел бы с ума, либо умер. И тогда хитрая Ида (ей было уже 28 лет) наняла отцу экономку – потрясающую красавицу, лицом напоминающую мать, к тому же великолепно образованную и из хорошей семьи – отец Вирджинии Хаггард когда-то был британским консулом в США.

Их любовь была сильна. У влюбленной пары родился мальчик, которого назвали Дэвид. Счастье Шагала было недолгим. Спустя семь лет его возлюбленная ушла от него. В гости к Шагалу приехал фотограф - запечатлеть мэтра для журнала. Пока художник позировал, между его женой и фотографом завязался роман, и Вирджиния оставила Шагала.

Вот что писала в 1951 году подруга семьи Шагалов - Мария Антоновна Деникина (дочь знаменитого белого генерала): “Ирландка вдруг сбежала от Шагала с художником – то ли шведом, то ли норвежцем – и сына захватила с собой. Для Шагала это была большая драма, он даже подумывал о самоубийстве. Его дочь Ида все время повторяла: “Надо что-то сделать, иначе он покончит с собой. Надо ему кого-то подыскать”. В конце концов мы нашли Валентину Бродскую, которая тогда жила в Англии, и уговорили ее стать на некоторое время компаньонкой художника”.



Марк Шагал, День рождения, 1914