фантастика и страшные рассказы



 
Начать новую тему   Ответить на тему    Форумы -> Литературный уголок
Автор Сообщение
Mr_X


Алексей

Зарегистрирован: 2009-04-16
Постов: 1118
Местоположение: остров в океане

СообщениеДобавлено: Чт 27 Июн 2013 07:05    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

МОНУМЕНТ



Уму непостижимо - следователь сравнил его с Колумбом! Так и сказал: "Он ведь в некотором роде Колумб..." Ничего себе, а?.. Хорошо бы
отвлечься. Я останавливаюсь возле книжного шкафа, отодвигаю стекло и не
глядя выдергиваю книгу. Открываю на первой попавшейся странице, читаю:
"Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет - и выше..."
Мне становится зябко, и я захлопываю томик Пушкина.
А как обыденно все началось! Весенним днем женатый мужчина зашел к
женатому мужчине и предложил прогуляться. Я ему ответил:
- С удовольствием. Очень кстати. Сейчас, только банку сполосну
трехлитровую...
- Не надо банку, - сдавленно попросил он. - Мне нужно поговорить с
тобой.
Женатый мужчина пришел пожаловаться женатому мужчине на горькую
семейную жизнь.
Мы вышли во двор и остановились у песочницы.
- Ну что стряслось-то? Поругались опять?
- Только между нами, - вздрагивая и озираясь, предупредил он. - Я
тебе ничего не говорил, а ты ничего не слышал. Понимаешь, вчера...
Поругались, естественно. Дочь принесла домой штаны и попросила
полторы сотни. Татьяна, понятно, рассвирепела и устроила дочери
воспитательный момент, но когда муж попытался поддакнуть, она устроила
воспитательный момент ему: дескать, зарабатываешь мало - вот и приходится
отказывать девочке в самом необходимом. Он вспылил, хлопнул дверью...
- И пошел искать меня? - спросил я, заскучав.
Оказалось, нет. Хлопнув дверью, он направился прямиком к супруге
Моторыгина, имевшей неосторожность как-то раз пригласить его на чашку
кофе.
Я уже не жалел об оставленной дома трехлитровой банке - история
принимала неожиданный оборот. Нет, как хотите, а Левушка Недоногов (так
звали моего сослуживца) иногда меня просто умилял. Женатый мужчина отважно
сидит на кухне у посторонней женщины, пьет третью чашку кофе, отвечает
невпопад и думает о том, как страшно он этим отомстил жене. А посторонняя
женщина, изумленно на него глядя, ставит на конфорку второй кофейник и
гадает, за каким чертом он вообще пришел. Представили картину? А теперь
раздается звонок в дверь.
Это вернулся из командировки Моторыгин, потерявший в Саратове ключ от
квартиры.
- И что? - жадно спросил я, безуспешно ища на круглом Левушкином лице
следы побоев.
- Знаешь... - с дрожью в голосе сказал он. - Вскочил я и как
представил, что будет дома!.. на работе!.. Ведь не докажешь же никому!..
Словом, очутился Левушка в темном дворе с чашкой кофе в руках.
- В окно? - ахнул я. - Позволь, но это же второй этаж!
- Третий, - поправил он. - И я не выпрыгивал...
Он не выпрыгивал из окна и не спускался по водосточной трубе.
Он просто очутился, понимаете?
Я не понимал ничего.
- Может, ты об асфальт ударялся? Контузия... Память отшибло...
- Нет, - Левушка словно бредил. - Я потом еще раз попробовал -
получилось...
- Да что получилось-то? Что попробовал?
- Ну это... самое... Вот я - там, и вот я уже - здесь!
Сначала я оторопел, потом засмеялся. Доконал он меня.
- Левка!.. Ну нельзя же так, комик ты... Я, главное, его слушаю,
сочувствую, а он дурака валяет! Ты что же, телепортацию освоил?
- Теле... что? - Он, оказывается, даже не знал этого слова.
- Те-ле-пор-тация. Явление такое. Человек усилием воли берет и
мгновенно переносит себя на любое расстояние. Что ж ты такой
несовременный-то, а, Левушка? Я вот, например, в любой культурной компании
разговор поддержать могу. Сайнс-фикшн? Фэнтези? Пожалуйста... Урсула ле
Гуин? Будьте любезны...
Несколько секунд его лицо было удивительно тупым. Потом просветлело.
- А-а... - с облегчением проговорил он. - Так это, значит, бывает?..
- Нет, - сказал я. - Не бывает. Ну чего ты уставился? Объяснить,
почему не бывает? В шесть секунд, как любит выражаться наш общий друг
Моторыгин... Ну вот представь: ты исчезаешь здесь, а возникаешь там,
верно? Значит, здесь, в том месте, где ты стоял, на долю секунды должна
образоваться пустота, так?.. А теперь подумай вот над чем: там, где ты
возникнешь, пустоты-то ведь нет. Ее там для тебя никто не приготовил. Там
- воздух, пыль, упаси боже, какой-нибудь забор или того хуже - прохожий...
И вот атомы твоего тела втискиваются в атомы того, что там было...
Соображаешь, о чем речь?
Я сделал паузу и полюбовался Левушкиным растерянным видом.
- А почему же тогда этого не происходит? - неуверенно возразил он.
Был отличный весенний день, и за углом продавали пиво, а передо мной
стоял и неумело морочил голову невысокий, оплывший, часто моргающий
человек. Ну не мог Левушка Недоногов разыгрывать! Не дано ему было.
Я молча повернулся и пошел за трехлитровой банкой.
- Погоди! - В испуге он поймал меня за рукави. - Не веришь, да? Я
сейчас... сейчас покажу... Ты погоди...
Он чуть присел, развел руки коромыслом и напрягся. Лицо его - и без
того неказистое - от прилива крови обрюзгло и обессмыслилось.
Тут я, признаться, почувствовал некую неуверенность: черт его знает -
вдруг действительно возьмет да исчезнет!..
Лучше бы он исчез! Но случилось иное. И даже не случилось -
стряслось! Не знаю, поймете ли вы меня, но у него пропали руки, а сам он
окаменел. Я говорю "окаменел", потому что слова "окирпичел" в русском
языке нет. Передо мной в нелепой позе стояла статуя, словно выточенная
целиком из куска старой кирпичной кладки. Темно-красный фон был расчерчен
искривленными серыми линиями цементного раствора... Я сказал: статуя? Я
оговорился. Кирпичная копия, нечеловечески точный слепок с Левушки
Недоногова - вот что стояло передо мной. Руки отсутствовали, как у Венеры,
причем срезы культей были оштукатурены. На правом ясно читалось
процарапанное гвоздем неприличное слово.
Мне показалось, что вместе со мной оцепенел весь мир. Потом ветви
вдруг зашевелились, словно бы опомнились, и по двору прошел ветерок,
обронив несколько кирпичных ресничин. У статуи были ресницы!
Я попятился и продолжал пятиться до тех пор, пока не очутился в арке,
ведущей со двора на улицу. Больше всего я боялся тогда закричать - мне
почему-то казалось, что сбежавшиеся на крик люди обвинят во всем
случившемся меня. Такое часто испытываешь во сне - страх ответственности
за то, чего не совершал и не мог совершить...
Там-то, в арке, я и понял наконец, что произошло. Мало того - я понял
механизм явления. Не перенос тела из одной точки в другую, но что-то вроде
рокировки! Пространство, которое только что занимал Левушка, и
пространство, которое он занял теперь, попросту ПОМЕНЯЛИСЬ МЕСТАМИ!.. Но
если так, то значит, Левушка угодил в какое-то здание, заживо замуровав
себя в одной из его стен!
Я вообразил эту глухую оштукатуренную стену с торчащей из нее вялой
рукой и почувствовал дурноту.
И тут с улицы в арку вошел, пошатываясь, Левушка - целый и
невредимый, только очень бледный.
- Промахнулся немножко, - хрипло сообщил он, увидев меня. - Занесло -
черт знает куда! Представляешь: все черно, вздохнуть - не могу, моргнуть -
не могу, пальцами только могу пошевелить... Хорошо, я сразу сообразил
оттуда... как это? Телепорхнуть?
Я в бешенстве схватил его за руку и подтащил к выходу, ведущему во
двор.
- Смотри! - сказал я. - Видишь?
Возле статуи уже собралось человека четыре. Они не шумели, не
жестикулировали - они были слишком для этого озадачены. Просто стояли и
смотрели. Подошел пятый, что-то, видно, спросил. Ему ответили, и он,
замолчав, тоже стал смотреть.
- Это кто? - опасливо спросил Левушка.
- Это ты! - жестко ответил я.
Он выпучил глаза, и я принялся объяснять ему, в чем дело. Понимаете?
Не он - мне, а я - ему!
- Статуя? - слабым голосом переспросил Левушка. - Моя?
Он сделал шаг вперед.
- Куда? - рявкнул я. - Опознают!
...Левушка шел через двор к песочнице. Я бросился за ним. А что мне
еще оставалось делать? Остановить его я не смог. Мы шли навстречу
небывалому скандалу. Стоило кому-нибудь на секунду перенести взгляд с
монумента на Левушку - и никаких дополнительных разъяснений не
потребовалось бы.
- ...значит, жил он когда-то в этом дворе, - несколько раздраженно
толковала событие женщина с голубыми волосами. - А теперь ему - памятник и
доску мемориальную, чего ж тут непонятного?
- А я о чем говорю! - поддержал губастый сантехник Витька из первой
квартиры. - Движение зря перекрывать не будут. Там его и поставят, на
перекрестке, а сюда - временно, пока пьедестал не сдадут...
- Трудился, трудился человек... - не слушая их, сокрушенно качала
годовом домохозяйка с двумя авоськами до земли. - Ну разве это дело -
привезли, свалили посреди двора... Вот, пожалуйста, уже кто-то успел! - И
она указала скорбными глазами на процарапанное гвоздем неприличное слово,
выхваченное из какой-то неведомой стены вместе со статуей.
Нашего с Левушкой появления не заметили.
- Из кирпича... - Девушка в стиле "кантри" брезгливо дернула
плечиком. - Некрасиво...
- Оцинкуют, - успокоил Витька.
- И рук почему-то нет...
- Приделают! У них технология такая. Руки изготавливают отдельно,
чтобы при транспортировке не отбить.
- Эх! - громко вырвалось вдруг у Левушки. - Не мог позу принять
поприличнее!
Чуть не плача, он стискивал кулаки, и лицо его было одного цвета со
статуей. Все повернулись к нам, и я закрыл глаза. Вот он, скандал!..
- Так ведь скульпторы сейчас какие? - услышал я, к своему удивлению,
чей-то ленивый голос. - Это раньше скульпторы были...
Они его не узнали, понимаете?! Перед ними маячили две совершенно
одинаковые физиономии, но все словно ослепли.
- Брови задрал, как идиот! - во всеуслышание продолжал горевать
Левушка.
Женщина с голубыми волосами смерила его негодующим взглядом.
- А памятники, между прочим, - отчеканила она, - людям не за красоту
ставят! Поставили - значит заслужил!
Левушка, пораженный последними словами, медленно повернулся к ней, и
глаза у него в тот момент, клянусь, были безумны...
А на следующий день он не вышел на работу.
Все у меня валилось из рук, стоило мне взглянуть на его стол.
Вчера я его еле увел от песочницы, иначе бы он с пеной у рта принялся
доказывать жильцам, что это его статуя. Ночью я то и дело просыпался и
каждый раз думал: "Приснилось... Слава тебе, господи..." Облегченно
вздыхал и вдруг понимал, что не приснилось.
Я вставал, выходил в кухню и пил воду. За окном шевелились черные
акации, и я надолго припадал к стеклу, скорее угадывая, чем различая,
возле песочницы, в сером просвете между двумя кронами, зловещий горбатый
силуэт с обрубками вместо рук...
А точно ли он пошел вчера домой? Перед обедом я не выдержал -
позвонил на работу Татьяне и, конечно, нарвался на отповедь. Ее, знаете
ли, как-то не волнует, где в данный момент находится этот неврастеник. И
вообще, если он хочет извиниться, то пусть делает это сам, а не через
адвокатов.
Я положил трубку и вернулся за свой стол. Чертовы бабы! Перезвонить
бы сейчас, сказать: "Лева тебя в нашем дворе ждет, у песочницы. Очень
просит прийти..." Да нет, бесполезно. Из принципа не пойдет... А жаль.
И тут словно что-то мягко толкнуло меня в спину. Я обернулся. В
дверях стоял Левушка Недоногов.
Он внимательно, подробно разглядывал отдел: сослуживцев, столы,
кульманы... К концу осмотра принялся скорбно кивать и вдруг громко
спросил, ни к кому не обращаясь:
- И что, вот так - всю жизнь?
Нужно было видеть лица наших сотрудников!
Словно бы не замечая, что все на него смотрят, Левушка прогулочным
шагом пересек комнату и уселся на мой стол, даже не потрудившись сдвинуть
в сторону бумаги.
- А ведь мы, Павлик, в одном дворе росли, - ни с того ни с сего
задумчиво напомнил он.
Верите ли, мне стало страшно. А он продолжал:
- Если помнишь, мальчишки меня недолюбливали. Почему?
- Я... - начал я.
- Да, - сказал он. - Ты - нет. Но остальные! Что им во мне не
нравилось? Павлик, я шел сегодня на работу три часа! Шел и думал. И,
знаешь, я понял: они уже тогда чувствовали, что я - иной. Чувствовали, что
в чем-то я их превосхожу...
Он говорил ужасные вещи - размеренно, неторопливо, и никто не
осмеливался его перебить. Могу себе представить, какое у меня было лицо,
потому что он вдруг засмеялся и, наклонившись ко мне, покровительственно
потрепал по плечу.
- Ну ладно, - объявил он, с юмором оглядев безмолвствующий отдел. -
Время обеденное, не буду вас задерживать...
Он прошел к своему рабочему месту, сел и движением купальщика,
разгоняющего у берега ряску, разгреб в стороны накопившиеся с утра бумаги.
Затем, установив кулаки на расчищенной поверхности стола, Левушка
величественно вскинул голову и замер в позе сфинкса.
Я понял, что сейчас произойдет, вскочил, хотел закричать - и не
успел.
...Интересно, где он нашел такой кусок мрамора? Облицовочная
мраморная плитка у нас в городе используется, это я знаю, но ведь тут
нужна была целая глыба, монолит без единой трещины!..
В общем, беломраморное изваяние Левушки до сих пор восседает за его
столом - просили не трогать до окончания следствия.
Вторая половина дня отложилась в памяти обрывками. Помню: я сидел в
кабинете начальника и путано рассказывал следователю о вчерашнем. Капитан
морщился и потирал висок. Один раз он даже сказал: "Подождите минуту..." -
и выскочил из кабинета. Голову даю на отсечение - бегал смотреть, сидит ли
еще за столом каменный сотрудник.
Съездили за Татьяной.
- Вам знакома эта статуя?
Она в изумлении уставилась на своего мраморного Льва.
- В первый раз вижу! А при чем тут...
- Присмотритесь внимательнее. Она вам никого не напоминает?
Пожав плечами, Татьяна вгляделась в надменное каменное лицо и
попятилась.
- Не может быть! - слабо вскрикнула она. - Кто его?.. За что ему?..
Но тут следователь, спохватившись, прикрыл дверь, и больше мы ничего
не услышали.
Здание, из которого Левушка вынул свою первую - кирпичную - статую,
нашли на удивление быстро - им оказалась наша котельная. Я там был в
качестве свидетеля, когда обмеряли и фотографировали выемку. При мне же
опрашивали истопника. Поначалу он бодро утверждал, что дыра в стене была
всегда, но скоро запутался в собственном вранье и, перейдя на испуганный
шепот, признался, что лопни его глаза, если вчера отсюда не высунулась
рука, не потянулась к заначке, которую он еле успел спасти, и не пропала
потом, оставив после себя эту вот пробоину!
Не то чтобы я нежно любил свою работу, но теперь я прямо-таки мечтаю
хоть раз беспрепятственно добраться до своего стола. Подходишь утром к
институту - а у подъезда уже машина ждет.
- Здравствуйте, Павел Иванович, а мы за вами. Начальство ваше
предупреждено, так что все в порядке.
- Здравствуйте, - отвечаю с тоской. - Опять кто-нибудь приехал?
- Да, Павел Иванович. Профессор из Новосибирска, член-корреспондент.
- Так вы же меня на пленку записали - пусть прослушает.
- Ну что вы, право, как маленький, Павел Иванович! Он ее еще в
Новосибирске прослушал...
Ничего не поделаешь - главный свидетель. Я, конечно, понимаю: им бы
не со мной, им бы с самим Левушкой поговорить... Но Левушка - как снежный
человек: следов оставляет массу, а вот встретиться с ним, побеседовать -
этого еще никому не удалось.
Татьяну не узнать - избегалась за месяц, осунулась. Кстати, была
вчера у нас - допытывалась, нет ли новостей. Как же нет - есть! Можно даже
и не спрашивать - достаточно на гастроном посмотреть. Там на козырьке
крыши сейчас четыре Левушки. Из розового туфа, в натуральную величину.
Наиболее любопытен второй слева - у него всего одна точка опоры, вторую
ногу он занес над воображаемой ступенькой.
Это уже, так сказать, поздний Левушка, Левушка-классицист. А если
миновать пятиэтажку и свернуть во двор, то там можно увидеть ранние его
работы. Их две. Обе стоят на крыльце Левушкиного подъезда по сторонам от
входной двери и ровным счетом ничего не означают. Просто стоят, и все.
Но вы не путайте: это не те статуи, что появились в ночь перед
объявлением розыска. Те на следующий день разбил ломом и сбросил с крыльца
сосед Недоноговых по этажу - мужчина мрачный, пьющий и что-то, видать,
против Левушки имеющий. Вечером того же дня, приняв душ, он не смог выйти
из ванной - старую прочную дверь снаружи подпирала спиной статуя, сидящая
на табурете в позе роденовского "Мыслителя".
А ночью на крыльце подъезда опять появились Левушкины автопортреты -
вот эти самые. Они очень похожи на прежние, но обратите внимание: ступни
обеих статуй наполовину утоплены в бетон. Это Левушка усложнил технологию
- теперь он сначала телепортирует на будущий пьедестал и внедряется в него
подошвами. Выкорчевать практически невозможно, разве что вместе с
крыльцом.
Я рассказал о первом покушении на Левушкины шедевры. Второе
состоялось в городском парке. Пару месяцев назад там понаставили каменных
тумб под гипсовые скульптуры. Ну скажите, разве мог Левушка устоять и не
воспользоваться этими тумбами! В парке стало жутковато: куда ни глянешь -
везде одна и та же каменная физиономия. Вдобавок Левушка к тому времени
сменил манеру. Если раньше он просто оставлял на облюбованном месте свое
подобие, то теперь он еще начал при этом что-то изображать.
Вот, например, Левушка Недоногов держится за лобную кость. На цоколе
масляной краской надпись: "Мысль". Почерк - Левушкин. А вот он за каким-то
дьяволом поднял руку и смотрит на нее, запрокинув голову. На цоколе
надпись: "Мечта".
Скульптор, которому было поручено оформление парка, чуть с ума не
сошел - явился туда с молотком и успел публично отшибить носы двум
Левушкам, после чего был остановлен ребятами из ДНД. Скульптор бушевал и
клялся, что рано или поздно перебьет все к чертовой матери. Но тут прибыли
товарищи из следственной комиссии и спокойно объяснили ему, что речь тогда
пойдет не о хулиганстве и даже не о порче имущества, но об умышленном
уничтожении вещественных доказательств, а это уже, согласитесь, совсем
другая статья. Отколотые носы тут же прилепили на место каким-то особым
клеем, так что Левушка, по-моему, до сих пор ничего не заметил.
Третье и, я полагаю, последнее покушение было организовано городскими
властями с разрешения следователя. Во дворах статуи решили не трогать (их
все равно мало кто видит), а вот с парапетов, карнизов и бетонных
козырьков над подъездами учреждений - убрать в двадцать четыре часа.
Изваяний тогда было меньше, чем теперь, и для изъятия вполне хватило
светового дня. Страшная каменная толпа набила до отказа тесный дворик
позади Союза художников.
А утром, само собой, на старых местах уже красовались новые Левушки,
для верности утопленные в основания по щиколотку.
Ученых понаехало... один ученей другого! Не могут понять, почему
одежда телепортирует вместе с Левушкой. По логике-то не должна. Впрочем,
остального они тоже понять не могут.
Следователь - тот хоть серьезным делом занят: выясняет, откуда
Левушка берет мрамор. С туфом - разобрались. Армянский розовый туф завезли
в город для постройки чего-то монументального. Левушка вынул из него штук
девять своих изваяний и больше не смог - издырявил до полной
непригодности. А вот мрамор у него почему-то не кончается. Ребенку ясно,
что Левушка повадился в какую-то каменоломню, но где она? Мрамор в области
не добывают - его у нас просто нет.
Кое-что приоткрылось после случая с городским театром. Там на аттике
сидела древнегреческая то ли богиня, то ли муза с лавровым венком в
простертой руке. На днях Левушка пристроил перед ней свою статую, да так
ловко, что богиня теперь надевает венок ему на лысину. И статуя эта,
заметьте, из инкерманского камня. А Инкерман, между прочим, в Крыму! Я - к
следователю. Как же так, говорю, на какие же расстояния он может
телепортировать? Вы на карту взгляните: где мы, а где Крым!..
Следователь меня выслушал и с какой-то, знаете, болезненной улыбкой
сообщил, что неприметная зеленоватая статуя на набережной состоит из
редчайшего минерала, на нашей планете практически не встречающегося.
После этих слов у меня все перед глазами поплыло... Не верю! До сих
пор не верю! Ведь Левушка НИГДЕ, кроме нашего района, памятники себе не
ставит! НИГДЕ! Ни в одном городе!..
Позавчера я сидел дома и с изумлением читал в местной газете статью
"Телепортация: миф или реальность?", которая начиналась словами: "Они
росли в одном дворе..." Хлопнула входная дверь, и передо мной возник
Мишка, бледный и решительный.
- Папа, - сказал он, - ты должен пойти со мной!
"Однако тон..." - удивился я, но все же отложил газету и вышел за ним
на площадку. Возле лифта стояли Мишкины одноклассники. Я вопросительно
посмотрел на сына.
- Папа! - звонким от обиды голосом воззвал он. - Вот они не верят,
что ты дружил со Львом Недоноговым!
Мальчишки ждали ответа.
- Дружил? - недоуменно переспросил я. - А почему, собственно, в
прошедшем времени? По-моему, мы с Левой и не ссорились. Еще вопросы будут?
Больше вопросов не было, и я вернулся в квартиру, оставив сына на
площадке - пожинать лавры. Да-а... Докатился. "Мы с Левой..." Ладно. Будем
считать, что я выручал Мишку.
Такое вот теперь у нас ко Льву Недоногову отношение. Еще бы - после
всех его подвигов! После того, как он дверь соседу статуей припер!..
Да! Я же о старушке забыл рассказать! Но это, скорее всего, легенда,
предупреждаю сразу.
У некой старушки несколько лет протекал потолок. Старушка писала
заявления, ходила по инстанциям, а потолок протекал. И вот однажды на
скамеечку возле старушкиного подъезда присел отдохнуть некий мужчина.
- Не горюй, бабуля, - утешил он. - Я тебе помогу.
И пошел в домоуправление.
- Здравствуйте, - сказал он. - Я - Лев Сергеевич Недоногов. Вы почему
старушке квартиру не ремонтируете?
Сначала управдом очень испугался, но, выяснив, что пришли не от
газеты и не от народного контроля, а всего-навсего от старушки, успокоился
и якобы ответил:
- В текущем квартале - никак не можем. Да и старушка-то, между нами,
не сегодня-завтра коньки отбросит...
- Дорогой вы мой! - в восторге закричал посетитель. - Именно такого
ответа я от вас и ждал! Дайте я вас обниму, родной!
И обнял.
Дальше, я думаю, можно не продолжать. На этот раз Левушка использовал
чугун, и пока у статуи отпиливали руки, старушкина квартира была
отремонтирована...
Ну и как вам история? Неплохо, правда? Повесть о бедной старушке,
негодяе управдоме и благородном Левушке. Я не знаю, кто придумал и пустил
гулять эту байку, но цели своей он достиг - с некоторых пор все заявки
граждан панически быстро выполняются.
А на днях я услышал нечто куда более правдоподобное. Якобы дочь
Левушки Маша и еще несколько десятиклассников, рассудив, что последний
звонок бывает раз в жизни, решили отметить это дело в баре, откуда их
немедленно попросили. Ребята, конечно, клялись, что они студенты, а не
школьники, но бармена не проведешь.
И, можете себе представить, выходит вперед эта соплячка Маша и якобы
заявляет:
- Вы еще об этом пожалеете! Мой отец - Недоногов!
В отличие от мифического управдома бармен был живой человек и,
работая в нашем районе, просто не мог не знать имя и фамилию "каменного
гостя"...
Однако не будем отвлекаться.
Субботним утром я сполоснул трехлитровую банку и вышел на улицу.
Статуй за ночь не прибавилось, и это вселяло надежду, что ни следователь,
ни ученые беспокоить меня сегодня не будут. Я прошел мимо гранитного
Левушки, пожимающего руку Левушке мраморному, и наткнулся на группу
приезжих.
Вообще-то их в городе мало - к нам теперь не так просто попасть. Те
немногие, кому это удалось, чувствуют себя здесь туристами - бродят по
району, глазеют. А роль гида вам охотно исполнит любой местный житель.
В данном случае гидом был губастый сантехник Витька из первой
квартиры.
- Вот, обратите внимание, статуя, - с удовольствием говорил он,
подводя слушателей к очередному изваянию. - Стоит, как видите, прямо на
асфальте и улыбается. А между тем она жизнь человеку сломала... Вы
заметьте, куда она смотрит. Правильно, вон в то окно без занавесок.
Проживал там мой знакомый, завсклад Костя Финский. Как он эту статую
увидел - занервничал. Ох, говорит, Витек, не нравится мне эта статуя.
Неспроста она сюда смотрит. Ты гляди, какая у нее улыбка ехидная - словно
намекает на что-то... А жена у Кости ушла год назад, так что с этой
стороны все чисто... Я ему говорю: плюнь. Ну, статуя, ну и что? Трогает
она тебя? Стоит - и пускай себе стоит... Но это легко сказать! Сами
подумайте: выглянешь в окошко, а она - смотрит. Да как!.. Короче, недели
хватило - сломался Костя Финский, пошел сдаваться в ОБХСС. Сам. Не
дожидаясь... Теперь в эту квартиру никто вселяться не хочет. История
известная - вот земляк может подтвердить...
Трехлитровая банка выпала у меня из рук и разбилась об асфальт. Все
повернулись ко мне, в том числе и полный лысеющий мужчина, которого Витька
только что назвал земляком.
Это был Левушка Недоногов. Собственной персоной.
- Хорошо еще, что пустая, - заметил Витька. - А сейчас я, если
хотите, покажу вам памятник Крылову. Он ему там цветы возлагает...
И вся группа, за исключением одного человека, двинулась в сторону
площади, туда, где каменный Лев Недоногов возлагал скромный каменный
букетик к ногам гениального баснописца.
Мы остались у статуи вдвоем.
- Здравствуй, Лева... - сказал я растерянно.
Он смотрел на меня словно бы не узнавая. Словно бы прикидывая, а
стоит ли узнавать.
Светлый выходной костюм, знакомые туфли, рубашка... Великий человек
был скромен - ходил в своем. А между тем мог проникнуть в любой универмаг
планеты и одеться во что пожелает.
- А-а, Павлик... - проговорил он наконец. - Здравствуй...
Я шагнул вперед. Под ногами заскрипели осколки.
- А я вот... прогуляться...
Оробел... Как в кабинете большого начальника. Стыдно вспомнить - я
даже не решился подать ему руку.
Но Левушка, кажется, и сам был смущен нашей встречей.
- Ты слышал? - отрывисто спросил он, мотнув головой в ту сторону,
куда Витька увел приезжих. - Что он им тут про меня плел? Какое окно?
Какой Финский? Я, собственно, проходил мимо... ну и поинтересовался, о чем
он тут...
Левушке очень хотелось уверить меня, что среди слушателей он оказался
случайно.
- Нормальная улыбка, искренняя... Что в ней ехидного? - Левушка
замолчал, часто моргая на статую.
- Лева, а ты...
Я хотел спросить: "Ты идти сдаваться не думаешь?", но спохватился и
пробормотал:
- Ты домой-то как... собираешься возвращаться?
Великий человек нахмурился.
- Не сейчас... - уклончиво ответил он. - Не время пока...
Он что-то увидел за моим плечом, и лицо его выказало раздражение.
- Слушай, - сказал он сквозь зубы. - Будь другом, кинь ты в него
чем-нибудь! Замучился уже в них кидать...
Я оглянулся. Метрах в десяти от нас по тротуару разгуливал голубь.
- За что-ты их так?
- Гадят, - ответил он просто и устало. Подумав, добавил: - Собак тоже
развели... Никогда столько собак в городе не было...
- А собаки-то что тебе сделали? - удивился я, но тут же сообразил,
что может сделать собака, если памятник стоит прямо на асфальте.
Левушка сосредоточенно разглядывал свободный карниз ближайшего
здания.
- Левка! - сказал я с тоской. - Что с тобой стало! Чего ты всем этим
достиг? Татьяна тебя ищет - с ног сбилась... Милиция розыск объявила...
- Ничего, - жестко ответил он. - Пусть знают! А то привыкли:
Недоногов!.. Что с ним церемониться? Можно прикрикнуть, можно настроение
дурное на нем сорвать - все можно! За что его уважать, Недоногова?
Подвигов не совершал, карьеры не сделал, зарабатывать как следует - не
научился! А теперь... Ишь, засуетились! Ро-озыск...
Он повернулся ко мне, перестав на секунду моргать.
А глаза-то ведь, как известно, зеркало души. Этой секунды мне вполне
хватило, чтобы понять: Левушка врал. Не обида - другое мешало ему
вернуться к людям.
Левушка, мраморный Левушка, Левушка-легенда, "каменный гость" боялся
встречи с Татьяной!.. И, похоже, не только с ней. Вот почему он так
растерялся, увидев меня. Ясно же: стоит ему появиться на людях не в бронзе
и не в граните, стоит ему произнести первую фразу, как все поймут, что
никакой он, к черту, не монумент, а прежний Левушка, вечно теряющийся в
спорах и робеющий перед женой.
- Лева, - твердо сказал я. - Давай честно. Тебя ищут не потому, что
людям делать нечего. Ты нам нужен, Лева! Татьяне, ученым...
- Следователю, - мрачно подсказал он.
- Следователь вчера сравнил тебя с Колумбом.
- Оригинально... Это что же, общественное мнение?
- А ты, значит, уже выше общества? - задохнувшись от злости, спросил
я. Робости моей как не бывало. - А для кого, позволь узнать, ты натыкал
кругом все эти памятники? Не для общества? Кому ты доказываешь, что не
ценили тебя, не разглядели? Кому?
- Себе! - огрызнулся он.
- Врешь, - спокойно сказал я. - Врешь нагло. Если в один прекрасный
день люди перестанут замечать твои статуи, тебе конец!
Левушка молчал. Кажется, я попал в точку. Теперь нужно было развивать
успех.
- Лева, - с наивозможнейшей теплотой в голосе начал я. - Прости меня,
но все это - такое ребячество!.. Да поставь ты себе хоть тысячу монументов
- все равно они будут недействительны! Да-да, недействительны! Монументы
ни за что!.. И неужели эти вот самоделки... - Я повернулся к Левушке
спиной и широким жестом обвел уставленную изваяниями улицу, - неужели они
дороже тебе - пусть одного, но, черт возьми, настоящего памятника!.. За
выдающееся открытие от благодарного человечества!
Левушка молчал, и я продолжал, не оборачиваясь:
- Ну хорошо. Допустим, ты в обиде на общество. Кто-то тебя не понял,
кто-то оборвал, кто-то пренебрег тобой... Но мне-то, мне! Лучшему своему
другу - мог бы, я думаю, рассказать, как ты это делаешь!..
Я обернулся. Передо мной стояла мраморная Левушкина статуя и
показывала мне кукиш.
- Черт бы драл этого дурака! - в сердцах сказал я, захлопнув за собой
входную дверь.
- Ты о ком? - поинтересовалась из кухни жена, гремя посудой.
- Да о Недоногове, о ком же еще!..
Посуда перестала греметь.
- Знаешь что! - возмущенно сказала жена, появляясь на пороге. - Ты
сначала сам добейся такого положения! Только ругаться и можешь!
Вот уж с этой стороны я удара никак не ожидал.
- Оля! - сказал я. - Оленька, опомнись, что с тобой! Какое положение?
О каком положении ты говоришь?
- А такое! - отрубила она. - Сорок лет, а ты все мальчик на
побегушках!
Нервы мои были расстроены, перед глазами еще маячил мраморный
Левушкин кукиш, тем не менее я нашел в себе силы сдержаться.
- По-моему, речь идет о Недоногове, а не обо мне! Так какое у него
положение? В бегах человек!
- Он-то в бегах, - возразила жена, - а Татьяне вчера профессор
звонил. Член-корреспондент из Новосибирска.
- Да знаю я этого профессора, - не выдержав, перебил я. - Не раз с
ним беседовал...
- Молчи уж - беседовал!.. И профессор интересовался, не собирается ли
недоноговская Машка подавать заявление в Новосибирский университет. Ты
понимаешь?
- Ах, во-от оно что... - сообразил я. - Значит, он думает, что это
передается по наследству? Молодец профессор...
- Профессор-то молодец, а Мишка через три года школу кончит.
- Что тебе от меня надо? - прямо спросил я.
- Ничего мне от тебя не надо! Пей свое пиво, расписывай свои
пульки... А где банка?
- Разбил.
- Наконец-то.
- О ч-черт! - Я уже не мог и не хотел сдерживаться. - Что ты мне
тычешь в глаза своим Недоноговым! Какого положения он достиг?
- Не ори на меня! - закричала она. - Просто так человеку памятник не
поставят!
- Оля! - в страхе сказал я. - Господь с тобой, кто ему что поставил?
Он сам себе памятники ставит!
- Слушай, не будь наивным! - с невыносимым презрением проговорила моя
Оленька.
Черт возьми, что она хотела этим сказать? Что великие люди сами
отливают себе памятники? В переносном смысле, конечно, да, но... Не
понимаю...
Я расхаживаю по пустой квартире и никак не могу успокоиться. Нет,
вряд ли следователь додумался до Колумба сам. Это его кто-то из ученых
настроил...
Левушке не в чем меня упрекнуть. Я молчал о кирпичной статуе, пока он
не сотворил при свидетелях вторую - ту, что сидит в отделе. Я выгораживал
его перед капитаном и перед Татьяной. Я ни слова не сказал Моторыгину и
вообще до сих пор скрываю, дурак, позорные обстоятельства, при которых
Левушка овладел телепортацией.
Поймите, я не к тому, что Левушка - неблагодарная скотина (хотя,
конечно, он скотина!), я просто не имею больше права молчать, пусть даже
на меня потом повесят всех собак, обвинят в черной зависти и еще бог знает
в чем...
Со двора через форточку доносятся возбужденные детские голоса. Это у
них такая новая игра - бегают по двору, хлопают друг друга по спине и
кричат: "Бах! Памятник!" И по правилам игры тот, кого хлопнули, должен
немедленно замереть.
Хотим мы этого или не хотим, но Левушка сделался как бы маркой нашего
города. Возникло нечто, отличающее нас от других городов.
Правда, по району ходит серия неприличных анекдотов о Льве
Недоногове, а один раз я даже слышал, как его обругали "каменным дураком"
и "истуканом", но это, поверьте, картины не меняет.
Взять, к примеру, мраморного Левушку, что сидит за столом у нас в
отделе, - кто с него пыль стирает? Я спрашивал уборщицу - она к нему даже
подойти боится. Значит, кто-то из наших. Кто?
Ах, как не хочется нам называть вещи своими именами! С цепи сорвался
опасный обыватель, а мы благодушествуем, мы потакаем ему - ну еще бы! Ведь
на нас, так сказать, ложится отсвет его славы!..
Розыск... А что розыск? Что с ним теперь вообще можно сделать? Даже
если подстеречь, даже если надеть наручники, даже если он милостиво
позволит себя препроводить - ну и что? Будет в кабинете следователя сидеть
статуя в наручниках... Да и не осмелится никто применить наручники -
ученые не позволят.
Я однажды прямо спросил капитана, как он рассчитывает изловить
Левушку. И капитан показал мне график, из которого явствовало, что
активность Левушки идет на убыль. Раньше он, видите ли, изготовлял в
среднем четыре-пять статуй в день, а теперь - одну-две.
- Не век же ему забавляться, Павел Иванович, - сказал мне капитан. -
Думаю, надолго его не хватит. Скоро он заскучает совсем и придет в этот
кабинет сам...
Довод показался мне тогда убедительным, но сегодня, после утренней
встречи, я уже не надеюсь ни на что.
С какой стати Левушка заскучает? Когда ему скучать? У него же ни
секунды свободного времени, ему же приходится постоянно доказывать самому
себе, что он значителен, что он - "не просто так"! И он будет громоздить
нелепость на нелепость, один монумент на другой, пока не наберется
уверенности, достаточной для разговора с Татьяной. Или с учеными. Или со
следователем. А если не наберется?
И главное: никто, никто не желает понять, насколько он опасен!
Я не о материальном ущербе, хотя тонны розового туфа, конечно же,
влетели городу в копеечку, и еще неизвестно, на какую сумму он угробил
мрамора.
Я даже не о том, что Левушка рискует в один прекрасный день
промахнуться, телепортируя, и убить случайного прохожего, отхватив ему
полтуловища.
Лев Недоногов наносит обществу прежде всего МОРАЛЬНЫЙ урон.
Подумайте, какой вывод из происходящего могут сделать, если уже не
сделали, молодые люди! Что незаслуженная слава - тоже слава, и неважно,
каким путем она достигнута?..
На глазах у детей, у юношества он превращает центр города в мемориал
мещанства, в памятник ликующей бездарности, а мы молчим!
Я знаю, на что иду. Сегодня со мной поссорилась жена, завтра от меня
отвернутся знакомые, но я не отступлю. Я обязан раскрыть людям глаза на
его убожество!..
Я выхожу в кухню и надолго припадаю к оконному стеклу. Там, в
просвете между двумя кронами, возле песочницы, я вижу статую. Мерзкую,
отвратительную статую с обрубками вместо рук, и на правой культе у нее, я
знаю, процарапано гвоздем неприличное слово...
...Плешивый, расплывшийся - ну куда ему в монументы!.. И фамилия-то
самая водевильная - Недоногов!..
Я отстраняюсь от окна. В двойном стекле - мое двойное полупрозрачное
отражение. Полное лицо сорокалетнего мужчины, не красивое, но, во всяком
случае, значительное, запоминающееся...
И я не пойму: за что, за какие такие достоинства выпал ему этот
небывалый, невероятный шанс!.. Почему он? Почему именно он?
Почему не я?


Последний раз редактировалось: Mr_X (Ср 03 Июл 2013 05:22), всего редактировалось 2 раз(а)
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
Mr_X


Алексей

Зарегистрирован: 2009-04-16
Постов: 1118
Местоположение: остров в океане

СообщениеДобавлено: Чт 27 Июн 2013 07:45    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

ПРОЗАСЕДАВШИЕСЯ

Чуть ночь превратится в рассвет,
вижу каждый день я:
кто в глав,
кто в ком,
кто в полит,
кто в просвет,
расходится народ в учрежденья.
Обдают дождем дела бумажные,
чуть войдешь в здание:
отобрав с полсотни -
самые важные!-
служащие расходятся на заседания.

Заявишься:
"Не могут ли аудиенцию дать?
Хожу со времени она".-
"Товарищ Иван Ваныч ушли заседать -
объединение Тео и Гукона".

Исколесишь сто лестниц.
Свет не мил.
Опять:
"Через час велели прийти вам.
Заседают:
покупка склянки чернил
Губкооперативом".

Через час:
ни секретаря,
ни секретарши нет -
голо!
Все до 22-х лет
на заседании комсомола.

Снова взбираюсь, глядя на ночь,
на верхний этаж семиэтажного дома.
"Пришел товарищ Иван Ваныч?" -
"На заседании
А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома".

Взъяренный,
на заседание
врываюсь лавиной,
дикие проклятья дорогой изрыгая.
И вижу:
сидят людей половины.
О дьявольщина!
Где же половина другая?
"Зарезали!
Убили!"
Мечусь, оря.
От страшной картины свихнулся разум.
И слышу
спокойнейший голосок секретаря:
"Оне на двух заседаниях сразу.

В день
заседаний на двадцать
надо поспеть нам.
Поневоле приходится раздвояться.
До пояса здесь,
а остальное
там".

С волнением не уснешь.
Утро раннее.
Мечтой встречаю рассвет ранний:
"О, хотя бы
еще
одно заседание
относительно искоренения всех заседаний!








Странствия Мальдуна



1

Я был предводителем рода — он убил моего отца,
Я созвал товарищей верных — и поклялся мстить до конца,
И каждый царем был по виду, и был благороден и смел,
И древностью рода гордился, и песни геройские пел,
И в битве бестрепетно бился, на беды взирая светло,
И каждый скорее бы умер, чем сделал кому-нибудь зло.
Он жил на острове дальнем, и в море мы чуяли след:
Убил он отца моего, перед тем как увидел я свет.


2

И мы увидали тот остров, и он у прибоя стоял.
Но с вихрем в безбрежное море нас вал разъяренный умчал.


3

Мы приплыли на Остров Молчанья, где был берег и тих и высок,
Где прибой океана безмолвно упадал на безмолвный песок,
Где беззвучно ключи золотились и с угрюмых скалистых громад,
Как застывший в порыве широком, изливался немой водопад.
И, не тронуты бурей, виднелись кипарисов недвижных черты,
И сосна от скалы устремлялась, уходя за предел высоты,
И высоко на небе, высоко, позабывши о песне своей,
Замечтавшийся жаворонок реял меж лазурных бездонных зыбей.
И собака не смела залаять, и медлительный бык не мычал,
И петух повторительным криком зарожденье зари не встречал,
И мы все обошли, и ни вздоха от земли не умчалося в твердь,
И все было, как жизнь, лучезарно, и все было спокойно, как смерть.
И мы прокляли остров прекрасный, и мы прокляли светлую тишь;
Мы кричали, но нам показалось — то кричала летучая мышь,
Так был тонок наш голос бессильный, так был слаб наш обманчивый зов,
И бойцы, что властительным криком поднимали дружины бойцов,
Заставляя на тысячи копий устремляться, о смерти забыв,
И они, и они онемели, позабыли могучий призыв
И, проникшись взаимной враждою, друг на друга не смели взглянуть.
Мы покинули Остров Молчанья и направили дальше свой путь.


4

Мы приблизились к Острову Криков, мы вступили на землю, и вмиг
Человеческим голосом птицы над утесами подняли крик.
Каждый час лишь по разу кричали, и как только раскат замолкал,
Умирали колосья на нивах, как подстреленный бык упадал,
Бездыханными падали люди, на стадах выступала чума,
И в очаг опускалася крыша, и в огне исчезали дома.
И в сердцах у бойцов эти крики отозвались, зажглись, как огни,
И протяжно они закричали, и пустилися в схватку они,
Но я рознял бойцов ослепленных, устремлявшихся грудью на грудь,
И мы птицам оставили трупы и направили дальше свой путь.


5

Мы приплыли на Остров Цветов, их дыханьем дышала волна,
Там всегда благовонное лето, и всегда молодая весна.
Ломонос голубел на утесах, страстоцвет заплетался в венок,
Мириадами венчиков нежных и мерцал и звездился вьюнок.
Вместо снега покровы из лилий покрывали покатости гор,
Вместо глетчеров глыбы из лилий уходили в багряный простор,
Между огненных маков, тюльпанов, миллионов пурпурных цветов,
Между терна и роз, возникавших из кустов без шипов и листов.
И уклон искрометных утесов, как поток драгоценных камней,
Протянувшись от моря до неба, весь играл переливом огней,
Мы блуждали по мысам шафрана и смотрели, как остров блестит,
Возлежали на ложах из лилий и гласили, что Финн победит.
И засыпаны были мы пылью, золотистою пылью цветов,
И томились мы жгучею жаждой и напрасно искали плодов,
Все цветы и цветы за цветами, все блистают цветы пеленой,
И мы прокляли Остров Цветущий, как мы прокляли Остров Немой,
И мы рвали цветы и топтали, и не в силах мы были вздохнуть,
И оставили голые скалы, и направили дальше свой путь.


6

Мы приплыли на Остров Плодов, и плоды золотились, горя,
Бесконечные сочные гроздья отливались огнем янтаря,
Точно солнце, желтелася дыня на рассыпчатом красном песке,
И с отлогого берега смоква поднималась, блестя вдалеке,
И гора, как престол, возносилась и роняла оттенки в залив
От мерцания груш золотистых, от сверкания рдеющих слив,
И лоза вкруг лозы извивалась, вызревающих ягод полна,
Но в плодах ароматных скрывалась ядовитая радость вина.
И вершина утеса, из яблок, величайших из всех на земле,
Разрасталась без листьев зеленых, и тонула в сверкающей мгле,
И краснелась нежней, чем здоровье, и румянилась ярче стыда,
И заря багрянец лучезарный не могла превзойти никогда.
Мы три дня упивались плодами, и безумье нахлынуло сном,
И друзья за мечи ухватились и рубились в безумье слепом,
Но плоды я вкушал осторожно, и, чтоб разум ослепшим вернуть,
Я сказал им о мести забытой, — мы направили дальше свой путь,


7

Мы приплыли на Остров Огня, он манил нас, блистая в воде,
Он вздымался на целую милю, устремляясь к Полярной звезде.
И едва на ногах мы стояли, созерцая огонь голубой,
Потому что весь остров качался, как объятый предсмертной борьбой,
И безумны мы были от яда золотых ядовитых плодов,
И, боясь, что мы бросимся в пламя, натянули мы сеть парусов,
И уплыли скорее подальше, и сокрылась от взоров земля,
Мы увидели остров подводный, под водою — светлей хрусталя,
И глядели мы вниз и дивились, что за рай там блаженный блистал,
Там стояли старинные башни, там вздымался безмолвный портал
Безмятежных дворцов, как виденья, как поля невозбранного сна.
И для сердца была так призывна голубая, как твердь, глубина,
Что из лучших воителей трое поспешили скорей утонуть, —
Глубь задернулась быстрою зыбью, мы направили дальше свой путь.


8

Мы прибыли на Остров Щедрот, небеса были низки над ним,
И с рассветом лучистые длани облака раздвигали, как дым,
И для каждого падала пища, чтоб он мог не работать весь день,
До того, как на западе встанет золотая вечерняя тень.
Еще не был наш дух беспокойный так пленительно-ласков и тих,
И мы пели о Финне могучем и о древности предков своих.
Мы сидели, покоясь и нежась, у истоков певучих ключей,
И мы пели звучнее, чем барды, о судьбе легендарных царей.
Но потом утомились мы негой, и вздыхали, и стали роптать,
И мы прокляли Остров Блаженный, где могли без помехи мечтать,
И мы прокляли Остров Зеленый, потому что он наш был везде,
Потому что врага не могли мы — не могли отыскать мы нигде.
И мы в шутку швыряли каменья, мы как будто играли в шары,
Мы играть захотели в сраженье, захотели опасной игры,
Потому что кипучие страсти нам томили мятежную грудь,
И, насытившись дикой резнёю, мы направили дальше свой путь.


9

Мы приплыли на Остров Колдуний, и певучий услышали зов —
"О, придите, придите, придите!" — прозвучало над зыбью валов,
И огнистые тени дрожали, от небес упадая к земле,
И нагая, как небо, колдунья восставала на каждой скале,
И толпы их белели на взморье, словно чайки над пеной валов,
И толпы их резвились, плясали на обломках погибших судов,
И толпы их бросалися в волны освежить белоснежную грудь,
Но я знал, в чем опасность, и дальше поскорей мы направили путь.


10

И в недоброе время достигли мы до Острова Башен Двойных,
Из камней полированных башня и пред ней из цветов вырезных
Возносилися обе высоко, но дрожали пещеры внизу,
Ударялися башни, звенели и гремели, как небо в грозу,
И гудели призывным набатом, точно яростный возглас громов,
И раскаты проникли до сердца разгоревшихся гневом бойцов.
И за башню камней разноцветных, и за башню цветов вырезных
Меж бойцами резня разразилась, — и на Острове Башен Двойных
Вплоть до вечера буря господня лишь смолкала затем, чтоб сверкнуть,
И, оставивши много убитых, мы направили дальше свой путь.


11

Мы приплыли на Остров Святого, что когда-то с Брэнданом уплыл,
Он на острове жил неотлучно и уж старцем-святителем был.
Еле слышен был голос святого, словно голос далеких миров,
И к ногам борода упадала белизною нагорных снегов.
Он сказал мне: "Ты злое задумал. О Мальдун, ты живешь как во сне,
Ты забыл, что сказал нам всевышний, — он сказал нам? "Отмщение — мне".
Умерщвлен был твой прадед, отмщен был, и за кровь пролита была кровь,
И убийство сменялось убийством, и убийство свершалося вновь.
О, доколе все это продлится? Нет конца помышлениям злым.
Возвращайся же к острову Финна, пусть Былое пребудет Былым".
И края бороды белоснежной мы лобзали, вздохнув от борьбы,
Мы молились, услыша, как старец воссылал пред всевышним мольбы,
И смирил нас преклонный святитель, и главу опустил он на грудь,
Мы печально корабль снарядили и направили дальше свой путь.


12

И мы вновь увидали тот остров, и убийца на взморье стоял,
Но мы мимо проплыли безмолвно, хоть на остров нас вал увлекал.
О, устал я, устал от скитаний, от волнений, борьбы и грехов,
И приблизился к острову Финна только с горстью угрюмых бойцов.











Сватовство Роланда




На берегу сошлись и бьются. Страшен бой!
Уж трупы их коней чернеют под горой.
На островке они средь бурной, быстрой Роны,
Что мимо катит вал холодный и зеленый...
И, пенясь, на траву выносит мокрый ил.
Не столь бы страшен был архангел Михаил
В сраженье яростном, поднявший меч на Феба.
Когда был начат бой, еще темнело небо.
Но кто баронов тех вчера бы видеть мог,
Пока тяжелый шлем на их чело не лег,
Увидел бы пажей, как девушки кудрявых,
Встречавших милые семейные забавы
Улыбкой радостной. Теперь взгляни на них,
На исступленный бой двух призраков ночных,
В которых сатана дух для борьбы влагает.
В глазницах их огонь зловещий полыхает.
Удары всё сильней. Бой словно гром гремит,
И лодочников страх невольный леденит,
И в лес они бегут, в душе творя молитву,
И только издали глядят на эту битву -
Затем что из юнцов, вступивших в смертный бой,
Один был Оливьер, Роландом был другой.

Они, скрестив мечи, томимы черной злобой,
И слова одного не вымолвили оба.
Вот юный Оливьер, граф; Вьенны сюзерен
Его отец - Жерар, и дед его - Гарен.
Для боя поутру одел его родитель:
Изваян на щите Вакх, дивный победитель
Норманнов, и Руан, весь ужасом объят.
Вакх улыбается, его два тигра мчат,
И гонит бог вина всех, кто привержен сидру.
Своими крыльями шлем увенчала гидра.
Сей панцырь надевал царь Соломон не раз.
Сияет длинный меч, как Люциферов глаз.
В тот незабвенный час, когда родные стены
Граф юный покидал, архиепископ Вьенны
Благословил его, стремящегося вдаль.

Роланд в железе весь, с ним верный Дюрандаль.

Вплотную борются; их глухо бормотанье;
Росою на металл ложится их дыханье;
Стоят нога к ноге. Гром битвы у реки
Даль грозно сотрясал. Уже летят куски
То шишаков, то лат, скрываясь под волною
Или в густой траве. Широкою струею
Кровь с головы течет, их замутняя взор.
Ужаснейший удар Роланд нанес в упор,
Меч вырвал у врага и отрубил забрало;
И гибель в этот миг пред юношей предстала.
Он вспомнил об отце, в душе призвал творца.
И Дюрандаль блеснул у самого лица,
В руке Роландовой взнесенный. О, спаситель!
"Брат матери моей, французов повелитель,
Я званья своего достоин должен быть,
Я ль безоружного врага могу убить? -
Роланд воскликнул. - Ты не виноват нимало.
Ступай, достань клинок хорошего закала,
И пусть нам поскорей напиться подадут".
Ответил Оливьер:
"Спасибо! Принесут".

Сказал Роланд:
"Спеши".
И с просьбою сыновней
Граф лодочника шлет, что скрылся за часовней.

"Скорее в Вьенну мчись и меч возьми другой;
Да графу расскажи, как нынче жарок бой".

И вот уж, о враге заботясь, как о друге,
Один с другого снял тяжелый груз кольчуги.
Спешат умыть лицо, беседуют часок...
Вернулся посланный - он славный был ходок.
Граф древний меч прислал, что свято был лелеем,
И крепкого вина, любимого Помпеем,
Которое взрастил холмов Турнонских склон.
Тот меч прославленный был гордый Клозамон,
Что Яркоблещущим среди людей зовется.
И лодочник ушел. Опять без злобы льется
Беседа. Все кругом отрадою полно.
И в кубок Оливьер Роланду льет вино.
Но вот опять сошлись, и поединок в силе;
И снова юношй в проклятый круг вступили.
Их опьяняет бой. И входит в их сердца
Тот бог, что биться их заставит до конца
Победоносного, удары учащая,
С сверканием мечей сверканье глаз мешая.

Так бьются. Кровь течет багровою струей.
Уж день кончается, и солнце за рекой
Касается земли. Ночь очень близко.

"Что-то, -
Вдруг говорит Роланд, - долит меня дpeмотa;
Мне нездоровится. Когда б теперь я мог
Немного отдохнуть!" -
"Пусть мне поможет бог ,-
Красавец Оливьер ему ответил кратко, -
Вас победить, Роланд, мечом, не лихорадкой.
Ложитесь на траву, а я всю ночь готов
Над вами бодрствовать, гоняя комаров.
Усните". -
"Ты, вассал, еще младенец, видно,
Поверил шутке ты, и это мне обидно.
Могу без отдыха, не хвастаясь, ей-ей,
Четыре биться дня и столько же ночей".

Бой снова. Cмеpть близка. Обильно кровь струится,
Меч по мечу скользит, меч зa мечом стремится,
От столкновенья их искр вылетает рой
И борется с вокруг царящей темнотой.
Удары сыплются... Уже река в тумане.
И мнится путнику: он видит на поляне
Во мгле чудовищных двух дровосеков тень.

Опять грохочет бой - родится новый день.
Ночь возвращается.. Всё бьются. Вновь зарею
Зарделись небеса- конца не видно бою.

Мир в третий раз ночной покрылся темнотой.
Они, чтоб отдохнуть, присели под сосной;
И снова бой...

Жерар за вьеннскою стеною
Ждет сына третий день с волненьем и тоскою.
Вот он на башню шлет седого мудреца;
Гадатель говорит: "Их битве нет конца".

Четыре дня прошли. Брег острова отлогий
Дрожит от грохота и ежится в тревоге.
Они без устали друг друга бьют мечом.
Перемахнуть овраг обоим нипочем
И в гущу врезаться кустарников колючих.
Там носятся они, как тень смерчей летучих.
О, сшибка смертная, о, ужас, пыл сердец!
Граф Вьенны охватил Роланда наконец,
И крови собственной тогда Роланд напился,
И славный Дюрандаль в реке глубокой скрылся.

"Теперь черед за мной - вы для меня пример;
Достану вам клинок, - промолвил Оливьер.-
Давно хранит отец гиганта Синнагога -
Меч, что других мечей прекраснее намного,
Он взят моим отцом в победный светлый час".

Роланд ему в ответ: "Нет, мне на этот раз
Довольно палицы". И вырвал дуб зеленый
С корнями. В этот миг противник разъяренный
Такой же вырвал вяз. Роланд обижен был.
Великодушья он такого не любил
И не терпел ни в чем себе уподобленья.
И вот уж без мечей, в припадке исступленья,
Друг друга бьют стволом, забыв про тяжесть ран,
Как великана бьет в сказаньях великан.

И пятый раз вокруг деревья потемнели.
Вдруг Оливьер - орел со взорами газели -
Сказал:
"Мне кажется, не кончить нам, пока
Останется у нас хотя б одна рука.
Так с львом ведет борьбу свирепая пантера.
Не лучше ль братом стать вам графа Оливьера?
Есть у меня сестра красавица. На ней
Женитесь".

"Черт возьми! Тем лучше, чем скорей!-
Ответствовал Роланд. - Но выпьем после боя".

Так Ода сделалась невестою героя.











Там, где магнитные поля
Где лиловая земля
Я летаю (я летаю)
Там бьет в глаза небесный свет
Нереальный свет планет
Я мечтаю (я мечтаю)

И я в малиновых очках
Вижу небо в облачках
Забываю (забываю)
И невозможно угадать
Невозможно передать
Что я знаю (что, что я знаю)

Там, только там, только там
Голубые жемчуга и цветные берега
Па-па-рам
Там, только там, только там
Золотистые лучи и хрустальные ручьи
Па-па-ра-ру-рам

Где дым клубится от ракет
В небе ультрафиолет
Догорает (догорает)
Вновь солнце скрылось за горой
И мне кажется порой
Снег не тает (да, не тает)

Мой день кружится, как волчок
Весь до ниточки промок
Убегает (убегает)
Мне этот маленький секрет
Всех девчонок от планет
Открывает (открывает)

Там, только там, только там
Серебристая роса и белеют паруса
Па-па-рам
Там, только там, только там
И лазурь и бирюза, и зеленые глаза
Па-па-ра-ру-рам

Там разноцветные огни
Загораются они
Все искрится (все искрится)
И расцветает радуга
И ложится на луга
Словно птица (словно птица)
Там, где прошла земная ось
Оживают краски грез
Все кружится (все кружится)
И невозможно передать
Невозможно угадать
Что мне снится (что, что мне снится)

Там, там, там...
Там, там, там...

Там, только там, только там
Фантастический полет и хрустальный синий лед

Там только там только там
Разноцветные луга и крутые берега

Там, только там, только там
Электрический рассвет и меня как будто нет








Но на другой день Николай развернул передо мною жуткую картину мира, как представлял его Эмпедокл. Этот странный мир, должно быть, особенно привлекал симпатии лектора: Николай рисовал мне его с увлечением, остроумно, выпукло и чаще, чем всегда, вкусно чмокал.

Так же, как накануне, был поздний вечер, а днем выпал проливной дождь. В саду было сыро, вздыхал ветер, бродили тени, по небу неслись черные клочья туч, открывая голубые пропасти и звезды, бегущие стремительно.

Я видел нечто неописуемо страшное: внутри огромной, бездонной чаши, опрокинутой на-бок, носятся уши, глаза, ладони рук с растопыренными пальцами, катятся головы без лиц, идут человечьи ноги, каждая отдельно от другой, прыгает нечто неуклюжее и волосатое, напоминая медведя, шевелятся корни деревьев, точно огромные пауки, а ветки и листья живут отдельно от них; летают разноцветные крылья, и немо смотрят на меня безглазые морды огромных быков, а круглые глаза их испуганно прыгают над ними; вот бежит окрыленная нога верблюда, а вслед за нею стремительно несется рогатая голова совы, - вся видимая мною внутренность чаши заполнена вихревым движением отдельных членов, частей, кусков, иногда соединенных друг с другом иронически безобразно.

В этом хаосе мрачной разобщенности, в немом вихре изорванных тел, величественно движутся, противоборствуя друг другу, Ненависть и Любовь, неразличимо подобные одна другой, от них изливается призрачное, голубоватое сияние, напоминая о зимнем небе в солнечный день, и освещает все движущееся мертвенно-однотонным светом.

Я не слушал Николая, поглощенный созерцанием видения и как бы тоже медленно вращаясь в этом мире, изломанном на куски, как будто взорванном изнутри и падающем по спирали в бездонную пропасть голубого, холодного сияния. Я был так подавлен видимым, что, в оцепенении, не мог сразу ответить на вопросы Николая:





А предо мною все плавали оторванные руки, печальные чьи-то глаза.

Через день Николая вызвали телеграммой в Москву, в университет, и он уехал, посоветовав мне не заниматься философией до его возвращения.

Я остался с тревожным хаосом в голове, с возмущенной душой, а через несколько дней почувствовал, что мозг мой плавится и кипит, рождая странные мысли, фантастические видения и картины. Чувство тоски, высасывающей жизнь, охватило меня, и я стал бояться безумия. Но я был храбр, решил дойти до конца страха, - и, вероятно, именно это спасло меня.

Жуткие ночи переживал я. Сидишь, бывало, на "Откосе", глядя в мутную даль заволжских лугов, в небо, осыпанное золотой пылью звезд и - вдруг начинаешь ждать, что вот сейчас, в ночной синеве небес, явится круглое, черное пятно, как отверстие бездонного колодца. А из него высунется огненный палец и погрозит мне.

Или - по небу, сметая и гася звезды, проползет толстая серая змея в ледяной чешуе и навсегда оставит за собою непроницаемую каменную тьму и тишину. Казалось возможным, что все звезды млечного пути сольются в огненную реку, и вот - сейчас она низринется на землю.

Вдруг, на месте Волги, разевала серую пасть бездонная щель, и в нее отовсюду сбегались, играя, потоки детей, катились бесконечные вереницы солдат с оркестрами музыки впереди, крестным ходом, текли толпы народа со множеством священников, хоругвей, икон, ехали неисчислимые обозы, шли миллионы мужиков, с палками в руках, котомками за спиной, - все на одно лицо; туда же, в эту щель, всасывались облака, втягивалось небо, колесом катилась изломанная луна и вихрем сыпались звезды, точно медные снежинки.

Я ожидал, что широкая плоскость лугов начнет свертываться в свиток, точно лист бумаги, этот свиток покатится через реку, всосет воду, затем высокий берег реки тоже свернется, как береста или кусок кожи на огне, и, когда все видимое превратится в черный свиток, - чья-то снежно-белая рука возьмет его и унесет.

Из горы, на которой я сидел, могли выйти большие черные люди с медными головами, они тесной толпой идут по воздуху и наполняют мир оглушающим звоном, - от него падают, как срезанные невидимою пилой, деревья, колокольни, разрушаются дома; и вот - все на земле превратилось в столб зеленовато-горящей пыли, осталась только круглая, гладкая пустыня и, посреди - я, один на четыре вечности. Именно - на четыре, я видел эти вечности, - огромные, темно-серые круги тумана или дыма, они медленно вращаются в непроницаемой тьме, почти не отличаясь от нее своим призрачным цветом.

Видел я Бога, - это Саваоф, совершенно такой, каким его изображают на иконах и картинах, - благообразный, седобородый, с равнодушными глазами, одиноко сидя на большом, тяжелом престоле, он шьет золотою иглою и голубой ниткой чудовищно длинную белую рубаху, она опускается до земли прозрачным облаком. Вокруг Бога - пустота, и в нее невозможно смотреть без ужаса, потому что она непрерывно и безгранично ширится, углубляется.

За рекою, на темной плоскости вырастает, почти до небес, человечье ухо, - обыкновенное ухо, с толстыми волосами в раковине, - вырастает и - слушает все, что думаю я.

Длинным, двуручным мечом средневекового палача, гибким как бич, я убивал бесчисленное множество людей, они шли ко мне справа и слева, мужчины и женщины, все нагие; шли молча, склонив головы, покорно вытягивая шеи. Сзади меня стояло неведомое существо, и это его волей я убивал, а оно дышало в мозг мне холодными иглами.

Ко мне подходила голая женщина на птичьих лапах вместо ступней ног, из ее грудей исходили золотые лучи; вот она вылила на голову мне пригоршни жгучего масла, и, вспыхнув точно клок ваты, я исчезал.

Ночной сторож Ибрагим Губайдуллин, несколько раз поднимал меня на верхней аллее "Откоса" и отводил домой, ласково уговаривая:

- Засэм гуляйш больной? Больной - лежать дома нада...

Иногда, измученный бредовыми видениями, я бежал к реке и купался, - это несколько помогало мне.

А дома меня ожидали две мыши, прирученные мною. Они жили за деревянной обшивкой стены; в ней, на уровне стола, они прогрызли щель и вылезали прямо на стол, когда я начинал шуметь тарелками ужина, оставленного для меня квартирной хозяйкой.

И вот я видел: забавные животные превращались в маленьких, серых чертенят и, сидя на коробке с табаком, болтали мохнатыми ножками, важно разглядывая меня, в то время, как скучный голос, - неведомо чей - шептал, напоминая тихий шум дождя:

- Черти делятся на различные категории, но общая цель всех - помогать людям в поисках несчастий.

- Это - ложь! - кричал я, озлобляясь. - Никто не ищет несчастий...

Тогда являлся Никто. Я слышал, как он гремит щеколдой калитки, отворяет дверь крыльца, прихожей и - вот он у меня в комнате. Он - круглый, как мыльный пузырь, без рук; вместо лица у него - циферблат часов, а стрелки из моркови; к ней у меня с детства идиосинкразия. Я знаю, что это - муж той женщины, которую я люблю, он только переоделся, чтоб я не узнал его. Вот он превращается в реального человека, - толстенького, с русой бородой, мягким взглядом добрых глаз; улыбаясь, он говорит мне все то злое и нелестное, что я думаю о его жене и что никому, кроме меня, не может быть известно.

- Вон! - кричу я на него.

Тогда за моей спиной раздается стук в стену, - это стучит квартирная хозяйка, милая и умная Фелицата Тихомирова. Ее стук возвращает меня в мир действительности, я обливаю голову холодной водой и через окно, чтоб не хлопать дверьми, не беспокоить спящих, вылезаю в сад, - там сижу до утра




Да, надо было что-то делать. От этих видений и ночных бесед с разными лицами, которые, неизвестно как, появлялись предо мною и неуловимо исчезали, едва только сознание действительности возвращалось ко мне, от этой слишком интересной жизни на границе безумия необходимо было избавиться. Я достиг уже такого состояния, что даже и днем, при свете солнца напряженно ожидал чудесных событий.

Наверное я не очень удивился бы, если б любой дом города вдруг перепрыгнул через меня. Ничто, на мой взгляд, не мешало лошади ломового извозчика, встав на задние ноги, провозгласить глубоким басом:

- Анафема!

Или вот на скамье у бульвара, у стены Кремля, сидит женщина в соломенной шляпе и желтых перчатках. Если я подойду к ней и скажу:

- Бога нет!

Она удивленно, обиженно воскликнет:

- Как? А - я?

Тотчас превратится в крылатое существо и улетит, - вслед за тем вся земля немедленно порастет толстыми деревьями без листьев, с их ветвей и стволов будет капать жирная, синяя слизь, а меня, как уголовного преступника, приговорят быть двадцать три года жабой и чтоб я, все время, день и ночь, звонил в большой, гулкий колокол Вознесенской церкви.

Так как мне очень, нестерпимо хочется сказать даме, что Бога нет, но я хорошо вижу, каковы будут последствия моей искренности, - я, как можно скорее, стороной, почти бегом - ухожу.

Все - возможно. И возможно, что ничего нет, поэтому мне нужно дотрагиваться рукой до заборов, стен, деревьев. Это несколько успокаивает. Особенно - если долго бить кулаком по твердому, - убеждаешься, что оно существует.

Земля - очень коварна: идешь по ней так же уверенно, как все люди, но вдруг ее плотность исчезает под ногами, земля становится такой же проницаемой как воздух, - оставаясь темной, - и душа стремглав падает в эту тьму бесконечно долгое время, - оно длится секунды.

Небо - тоже ненадежно; оно может в любой момент изменить форму купола на форму пирамиды вершиной вниз, острие вершины упрется в череп мой, и я должен буду неподвижно стоять на одной точке, до той поры, пока железные звезды, которыми скреплено небо, не перержавеют; тогда оно рассыплется рыжей пылью и похоронит меня.

Все возможно. Только жить невозможно в мире таких возможностей


Последний раз редактировалось: Mr_X (Пт 12 Июл 2013 17:39), всего редактировалось 4 раз(а)
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
Mr_X


Алексей

Зарегистрирован: 2009-04-16
Постов: 1118
Местоположение: остров в океане

СообщениеДобавлено: Ср 03 Июл 2013 05:40    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

фрагменты из Приключений капитана Врунгеля








И вот, наконец, долгожданный момент настал. Сейчас, возможно, событие
это прошло бы и незамеченным. Но в то время такие походы были в диковинку.
Сенсация, так сказать. И не мудрено, что с утра в тот день толпы
любопытных запрудили берег. Тут, знаете, флаги, музыка, общее ликование...
Я встал на руль и скомандовал:
- Поднять паруса, отдать носовой, руль на правую!
Паруса взвились, распустились, как белые крылья, взяли ветер, а яхта,
понимаете, стоит. Отдали кормовой конец - все равно стоит. Ну, вижу -
нужно принимать решительные меры. А тут как раз буксир шел мимо. Я схватил
рупор, кричу:
- Эй, на буксире! Прими конец, черт побирай!
Буксир потянул, пыхтит, мылит воду за кормой, только что на дыбы не
встает, а яхта - ни с места... Что за притча?
Вдруг что-то ухнуло, яхта накренилась, я на мгновение потерял
сознание, а когда очнулся, смотрю - конфигурация берегов резко изменилась,
толпы рассеялись, вода кишит головными уборами, тут же плавает будка с
мороженым, верхом на ней сидит молодой человек с киноаппаратом и крутит
ручку.
А под бортом у нас целый зеленый остров. Я посмотрел - и все понял:
плотники недоглядели, поставили свежий лес. И, представьте, за лето яхта
всем бортом пустила корни и приросла. А я еще удивлялся: откуда такие
красивые кустики на берегу? Да. А яхта построена крепко, буксир добрый,
канат прочный. Как дернули, так полберега и отнесло вместе с кустами.
Недаром, знаете, свежий лес не рекомендуется употреблять при
судостроении... Неприятная история, что и говорить, но, к счастью, все
кончилось благополучно, без жертв.
В мои планы задержка не входила, понятно, но тут ничего не поделаешь.
Это, как говорится, "форсмажор" - непредвиденное обстоятельство. Пришлось
встать на якорь и очистить борта. А то, понимаете, неудобно: рыбаков не
встретишь - рыбы засмеют. Не годится со своей усадьбой плавать.
Я и мой старший помощник Лом весь день провозились с этой работой.
Намучились, признаться, изрядно, вымокли, замерзли... И вот уже ночь
спустилась над морем, звезды высыпали на небе, на судах бьют полночную
склянку. Я отпустил Лома спать, а сам остался на вахте. Стою, размышляю о
трудностях и прелестях предстоящего похода. И так это, знаете,
размечтался, не заметил, как и ночь прошла.
А утром меня ждал страшный сюрприз: я не только сутки хода потерял с
этой аварией - я потерял название корабля!
Вы, может быть, думаете, что название роли не играет? Ошибаетесь,
молодой человек! Имя для корабля - то же, что фамилия для человека. Да
вот, недалеко ходить за примером: Врунгель, скажем, звучная, красивая
фамилия. А будь я какой-нибудь Забодай-Бодайло, или вот ученик у меня был
- Суслик... Разве я мог бы рассчитывать на то уважение и доверие, которым
пользуюсь сейчас? Вы только представьте себе: капитан дальнего плавания
Суслик... Смешно-с!
Вот так же и судно. Назовите судно "Геркулес" или "Богатырь" - перед
ним льды расступятся сами, а попробуйте назовите свое судно "Корыто" - оно
и плавать будет, как корыто, и непременно перевернется где-нибудь при
самой тихой погоде.
Вот поэтому я перебрал и взвесил десятки имен, прежде чем остановил
свой выбор на том, которое должна была носить моя красавица яхта. Я назвал
яхту "Победа". Вот славное имя для славного корабля! Вот имя, которое не
стыдно пронести по всем океанам! Я заказал медные литые буквы и сам
укрепил их на срезе кормы. Начищенные до блеска, они огнем горели. За
полмили можно было прочесть: "Победа".
И вот в тот злополучный день, под утро, я стою один на палубе. На
море штиль, порт еще не проснулся, после бессонной ночи клонит ко сну...
Вдруг вижу: пыхтит портовый катерокработяга, подходит прямо ко мне и -
хлоп на палубу пачку газет! Честолюбие, конечно, в известной мере порок.
Но все мы люди, все человеки, как говорится, и каждому приятно, когда в
газете пишут про него. Да-с. И вот я разворачиваю газету. Читаю:
"Вчерашняя авария на старте кругосветного похода как нельзя лучше
оправдала оригинальное имя, которое капитан Врунгель дал своему судну..."
Я несколько смутился, но, признаться, толком не понял, о чем
разговор. Хватаю другую газету, третью... Тут в одной из них мне бросается
в глаза фотография: в левом углу я, в правом мой старший помощник Лом, а
посредине наша красавица яхта и подпись: "Капитан Врунгель и яхта "Беда",
на которой он отправляется... "
Тогда я все понял. Я бросился на корму, посмотрел. Так и есть: сбило
две буквы - "П" и "О".
Скандал! Непоправимый скандал! Но сделать уже ничего невозможно: у
газетчиков длинные языки. Врунгеля, капитана "Победы", никто не знает,
зато весь мир узнал уже о моей "Беде".
Но долго горевать не пришлось. С берега потянул ветерок, паруса
зашевелились, я разбудил Лома и стал поднимать якорь.
И пока мы шли морским каналом, нам со всех кораблей, как назло,
кричали:
- Эй, на "Беде", счастливого плавания!
Жалко было красивого имени, но ничего не поделаешь. Так на "Беде" и
пошли.















Да-с. Мы шли с попутным ветром, туман лежал над морем, и "Беда"
бесшумно, как призрак, милю за милей глотала пространство. Не успели мы
оглянуться, прошли Зунд, Каттегат, Скагеррак... Я не мог нарадоваться на
ходовые качества яхты. И вот на пятые сутки, на рассвете, туман рассеялся,
и по правому борту у нас открылись берега Норвегии.
Можно бы пройти мимо, но куда торопиться? Я скомандовал:
- Право на борт!
Мой старший помощник Лом положил руль круто направо, и три часа
спустя цепь нашего якоря загрохотала в красивом и тихом фиорде.
Вы не бывали в фиордах, молодой человек? Напрасно! Непременно
побывайте при случае.
Фиорды, или шхеры, другими словами, - это, знаете, такие узкие заливы
и бухточки, запутанные, как куриный след, а кругом скалы, изрытые
трещинами, обросшие мохом, высокие и неприступные. В воздухе стоит
торжественное спокойствие и нерушимая тишина. Красота необычайная!
- А что. Лом, - предложил я, - не сойти ли нам погулять до обеда?
- Есть погулять до обеда! - гаркнул Лом, да так, что птицы тучей
поднялись со скал, а эхо (я сосчитал) тридцать два раза повторило:
"Беда... беда... беда..."
Скалы как бы приветствовали приход нашего судна. Хотя, конечно, на
иностранный манер, ударение не там, но все же, знаете, приятно и
удивительно. Впрочем, по правде сказать, особенно и поражаться нечему. Там
изумительное эхо в фиордах... Да одно ли эхо! Там, батенька, сказочные
места и сказочные бывают происшествия. Вы послушайте, что дальше
случилось.
Я закрепил руль и пошел переодеться в каюту. Лом тоже спустился. И
вот, знаете, я уже совсем готов, шнурую ботинки - вдруг чувствую: судно
получило резкий наклон на нос. Встревоженный, пулей вылетаю на палубу, и
глазам моим представляется печальная картина: нос яхты целиком в воде и
продолжает быстро погружаться, корма же, напротив, вздымается кверху.
Я понял, что сам виноват: не учел особенностей грунта, а главное -
прилив прозевал. Якорь зацепился, держится, как влитой, а вода подпирает.
И цепь потравить невозможно: весь нос в воде, поди-ка ныряй к брашпилю.
Куда там!
Едва мы успели задраить наглухо вход в каюту, как "Беда" заняла
совершенно вертикальную позицию, наподобие рыболовного поплавка. Ну и
пришлось смириться перед стихией. Ничего не поделаешь. Спаслись на корме.
Так там и пересидели до вечера, пока вода начала спадать. Вот так.
А вечером, умудренный опытом, я ввел судно в узкий пролив и причалил
к берегу. Так-то, думаю, будет вернее.
Да-с. Приготовили скромный ужин, произвели уборку, зажгли огни, как
положено, и улеглись спать, уверенные, что не повторится история с якорем.
А утром, чуть свет. Лом будит меня и рапортует:
- Разрешите доложить, капитан: полный штиль, барометр показывает
ясно, температура наружного воздуха двенадцать градусов по Цельсию,
произвести измерение глубины и температуры воды не представилось возможным
за отсутствием таковой.
Я спросонья не сразу и понял, о чем он говорит.
- То есть как это за "отсутствием"? - спрашиваю. - Куда же она
девалась?
Ушла с отливом, - рапортует Лом. - Судно заклинилось между скалами и
пребывает в состоянии устойчивого равновесия.
Вышел я, вижу - та же песня да на новый лад. То прилив нас попутал,
теперь отлив шутки шутит. То, что принял я за проливчик, оказалось
ущельем. К утру вода сошла, и мы встали на твердый грунт, как в сухом
доке. Под килем - пропасть в сорок футов, выбраться нет никакой
возможности. Куда там выбраться! Одно остается - сидеть, ждать погоды,
прилива, вернее сказать.
Но я не привык тратить время по-пустому. Осмотрел яхту со всех
сторон, бросил за борт шторм-трап, взял топор, рубанок, кисть. Заподлицо
обтесал борта в тех местах, где остались сучья, закрасил. А когда вода
пошла на прибыль. Лом закинул с кормы удочку и наловил рыбы на уху. Так
что, видите, даже такое неприятное обстоятельство, если с умом взяться,
можно обернуть на пользу делу, так сказать.
После всех этих событий благоразумие подсказывало покинуть этот
предательский фиорд. Кто же его знает, какие он еще готовит сюрпризы? Но я
человек, как вы знаете, смелый, настойчивый, даже несколько упрямый, если
хотите, и не привык отказываться от принятых решений.
Так и в тот раз: решил гулять - значит, гулять. И как только "Беда"
встала на воду, я перевел ее на новое, безопасное место. Вытравил цепь
подлиннее, и мы отправились.
Идем между скалами по тропинке, и чем дальше идем, тем поразительнее
окружающая природа. На деревьях белки, птички какие-то: "чик-чирик", а под
ногами сухие сучья трещат, и кажется: сейчас выйдет медведь и заревет...
Тут же ягоды, земляника. Я, знаете, нигде не видел такой земляники.
Крупная, с орех! Ну, мы увлеклись, углубились в лес, забыли совсем про
обед, а когда спохватились, смотрим - поздно. Уже солнце склонилось, тянет
прохладой. И куда идти, неизвестно. Кругом лес. Куда ни посмотришь, везде
ягоды, ягоды, одни ягоды...
Спустились вниз, к фиорду, видим - не тот фиорд. А время уже к ночи.
Делать нечего, развели костер, ночь кое-как прошла, а утром полезли на
гору. Может быть, думаем, оттуда, сверху, увидим "Беду".
Лезем в гору, нелегко при моей комплекции, но лезем, подкрепляемся
земляникой. Вдруг слышим сзади какой-то шум. Не то ветер, не то водопад,
трещит что-то все громче, и как будто попахивает дымком.
Я обернулся, гляжу - так и есть: огонь! Обступает со всех сторон,
стеной идет за нами. Тут уж, знаете, не до ягод.
Белки побросали гнезда, прыгают с ветки на ветку, все выше по склону.
Птицы поднялись, кричат. Шум, паника...
Я не привык бегать от опасности, но тут, делать нечего, надо
спасаться. И полным ходом за белками, на вершину скалы, - больше некуда.
Вылезли, отдышались, осмотрелись кругом. Положение, доложу вам,
безвыходное: с трех сторон огонь, с четвертой - крутая скала... Я
посмотрел вниз - высоко, даже дух захватило. Картинка, в общем,
безрадостная, и единственное отрадное пятно на этом мрачном горизонте -
наша "Беда"-красавица. Стоит как раз под нами, чуть качается на волне и
мачтой, как пальчиком, манит к себе на палубу.
А огонь все ближе. Белок кругом видимо-невидимо. Осмелели. У других,
знаете, хвосты в огне пообгорели, так те особенно храбрые, нахальные,
проще сказать: лезут прямо на нас, толкаются, нажимают, того и гляди,
спихнут в огонь. Вот оно как костры разводить!
Лом в отчаянии. Белки тоже в отчаянии. Признаться, и мне не сладко,
но я не подаю виду, креплюсь - капитан не должен поддаваться унынию. А как
же!
Вдруг смотрю - одна белка нацелилась, хвост распушила и прыг прямо на
"Беду", на палубу. За ней другая, третья и, гляжу, - как горох,
посыпались. В пять минут у нас на скале стало чисто.
А мы что, хуже белок, что ли? Я решил тоже прыгать. Ну, искупаемся в
крайнем случае. Подумаешь, велика важность! Это даже полезно перед
завтраком - искупаться. А у меня так: решено - значит, сделано.
- Старший помощник, за белками - полный вперед! - скомандовал я.
Лом шагнул, занес уже ногу над пропастью, но вдруг извернулся, как
кошка, и назад.
- Не могу, - говорит, - Христофор Бонифатьевич, увольте! Не буду
прыгать, я лучше сгорю...
И я вижу: действительно сгорит человек, а прыгать не станет.
Естественная боязнь высоты, болезнь своего рода... Ну что тут делать! Не
бросать же беднягу Лома!
Другой бы растерялся на моем месте, но я не таков. Я нашел выход.
У меня с собой оказался бинокль. Прекрасный морской бинокль с
двенадцатикратным приближением. Я приказал Лому поставить бинокль по
глазам, подвел его к краю скалы и строгим голосом спрашиваю:
- Старший помощник, сколько белок у вас на палубе?
Лом принялся считать:
- Одна, две, три, четыре, пять...
- Отставить! - крикнул я. - Без счета принять, загнать в трюм!
Тут чувство служебного долга взяло верх над сознанием опасности, да и
бинокль, как ни говорите, помог: приблизил палубу. Лом спокойно шагнул в
пропасть...
Я глянул вслед - только брызги поднялись столбом. А минуту спустя мой
старший помощник Лом уже вскарабкался на борт и принялся загонять белок.
Тогда и я последовал тем же путем. Но мне, знаете, легче: я человек
бывалый, могу без бинокля.










Ну-с, разыскал я самого Гаденбека, представился и объяснил, что имею
на борту полный груз белок, живьем, по сходной цене.
Гаденбек посмотрел в потолок, сложил руки на животе, покрутил
пальцами.
- Белки, - говорит, - это такие с хвостиками и с ушками? Как же,
знаю. Так у вас белки? Ну что же, я возьму. Только, знаете, у нас очень
строго с контрабандой. Документы на них в порядке?
Тут я с благодарностью вспомнил норвежцев и выложил на стол
документы. Гаденбек достал очки, взял платочек, не спеша стал протирать
стекла. Вдруг, откуда ни возьмись, хамелеон. Прыг на стол, высунул свой
язычище, слизнул бумагу и был таков. Я за ним. Да где там!
А Гаденбек сложил свои очки, развел руками.
- Без документов, - говорит, - не могу. Рад бы, да не могу. У нас
насчет этого очень строго.
Я расстроился, начал было спорить. Ну, вижу, делать нечего, ушел.
Подхожу к пристани, смотрю - на "Беде" что-то неладно. Толпа зевак кругом,
на борту шуцманы, таможенники, портовые чиновники... Наседают на Лома, а
тот стоит в середине и кое-как отругивается.
Я протолкался, успокоил их и разузнал, в чем дело. А дело приняло
самый неожиданный и неприятный оборот. Гаденбек, оказывается, уже позвонил
в таможню, а там подобрали статью, обвинили меня в незаконном ввозе скота
и грозят отобрать судно вместе с грузом...
А мне и возразить нечего: действительно, документы утрачены,
специального разрешения на ввоз белок я не получал. Если правду сказать,
кто же поверит? Доказательств нет никаких, а смолчать - еще хуже.
Словом, вижу: дело дрянь.
"Эх, - думаю, - куда ни шло! Вы так, и я так!"
Одернул китель, выпрямился во весь рост и самому главному чиновнику
заявляю:
- Требования ваши, господа чиновники, необоснованны, поскольку в
международных морских законах прямо предусмотрен пункт, согласно которому
непременные принадлежности судна, как-то: якоря, шлюпки, разгрузочные и
спасательные приспособления, средства связи, сигнальные устройства,
топливо и ходовые машины в количестве, необходимом для безопасного
плавания, никакими портовыми сборами не облагаются и специальному
оформлению не подлежат.
- Совершенно с вами согласен, - отвечает тот, - но не откажитесь
объяснить, капитан, к какой именно категории названных предметов относите
вы своих животных?
Я было стал в тупик, но, вижу, отступать уже поздно.
- К последней, господин чиновник: к категории ходовых машин, -
ответил я и повернулся на каблуках.
Чиновники сначала опешили, потом пошептались между собой, и опять
главный выступил вперед.
- Мы, - говорит, - охотно откажемся от наших законных претензий, если
вы сумеете доказать, что имеющийся на борту вашего судна скот
действительно служит вам ходовой машиной.
Вы сами понимаете: доказать такую вещь нелегко. Где там доказывать -
время оттянуть бы!
- Видите ли, - говорю я, - ответственные части двигателя находятся на
берегу, в ремонте, а завтра, извольте, представлю вам доказательства.
Ну, ушли они. Но тут же, рядом с "Бедой", смотрю, поставили
полицейский катер под парами, чтобы я не удрал под шумок.
А я, понимаете, забился в каюту, вспомнил ту белку, что у Гаденбека,
взял бумагу, циркуль, линейку и стал чертить.
Через час мы вместе с Ломом пошли к кузнецу и заказали ему два
колеса, как у парохода, а третье вроде мельничного. Только у мельничного
ступеньки снаружи, а мы сделали внутри и с двух сторон натянули сетку.
Кузнец попался расторопный, понятливый. Сделал все к сроку.
На другой день, с утра, привезли все это хозяйство на "Беду".
Пароходные колеса пристроили по бортам, мельничные посередине, соединили
все три колеса общим валом и запустили белок.
Грызуны, знаете, ошалели от света, от свежего воздуха, понеслись как
бешеные одна за одной по ступенькам внутри колеса. Вся наша машина
закрутилась, и "Беда" без парусов пошла так, что полицейские на своем
катере насилу за нами угнались.
Со всех кораблей на нас смотрят в бинокли, на берегу толпы народа, а
мы идем, только волны разбегаются в стороны.
Потом развернулись, встали назад, к причалу. Этот самый чиновник
пришел, расстроился совсем. Бранится, кричит, а сделать ничего не может.
А вечером на автомобиле прикатил сам Гаденбек. Вылез из машины,
встал, посмотрел, сложил руки на животе, покрутил пальцами.
- Капитан Врунгель, - говорит, - это у вас белки? Как же, помню. Во
сколько вы их оцениваете?
- Так, видите ли, - говорю я, - не в цене дело. Вы же знаете,
документы на них утрачены.
- Э, полно, - возражает он, - не тревожьтесь, капитан, вы не мальчик,
должны понимать - у нас с этим делом просто. Вы цену скажите...
Ну, я назвал хорошую цену; он поморщился, но, не торгуясь, тут же
расплатился, забрал белок вместе с колесами, а напоследок спрашивает:
- Чем вы их кормите?
- Халвой и ананасами, - ответил я и распрощался.
Не понравился мне этот Гаденбек. Да и Гамбург вообще не понравился.






Это теория, так сказать. Но теория заманчивая, и я решил на практике
проверить свои соображения. А тут как раз и случай представился: в
Северную Африку, в Александрию, отправляли партию селедок. Их уже поймали,
собирались солить, но я приостановил дело. Селедок выпустили, согнали в
табун, мы с Ломом подняли паруса и пошли. Лом встал на руль, а я уселся на
самый нос, на бушприт, взял длинный хлыст, и, как только замечу какую
постороннюю рыбину, я ее по губам, по губам!
И, знаете, прекрасно получилось: идут наши селедки, не тонут, резво
идут. Мы за ними едва поспеваем. И посторонняя рыба не лезет. День так
прошли - ничего. А к ночи чувствую - тяжело: следить устаешь, глаз не
хватает, а главное, спать некогда. Один с селедками занят, другой в руле
только успевай поворачивайся. Ну хорошо бы день, два, уж как-нибудь
постарались бы, а то путь далекий, впереди океан, тропические широты...
Словом, чувствую, не справимся, все дело провалим.
Ну, я рассудил и решил взять на судно еще одного человека - матроса.
И как раз, знаете, место удобное: в то время мы уже вошли в Английский
канал, тут Франция под боком, порт Кале, а в Кале всегда полно безработных
моряков. Можно выбрать кого хотите: и плотника, и боцмана, и рулевого
первого класса. Я недолго думая подошел поближе к берегу, "Беду" положил в
дрейф, вызвал лоцманский катер и откомандировал Лома на берег за матросом.

Тут, конечно, я допустил ошибку: набор команды - дело серьезное,
ответственное. Лом, конечно, парень старательный, но молод, опыта нет.
Нужно бы самому этим заняться, но, с другой стороны, и тут на борту, тоже,
знаете, ушами хлопать некогда. Ведь как-никак перегонка селедок живьем -
дело новое. И, как во всяком новом деле, есть тут свои трудности. Нужен
глаз да глаз. Уйдешь, недоглядишь, а тут весь табун разбежится. А тогда с
убытками не рассчитаешься, опозоришься на весь мир, а главное, загубишь
это прекрасное и полезное начинание.
Ведь, знаете, как это бывает: не выйдет с первого раза, а в другой и
не доверит никто, и попробовать не дадут.
Да. Ну ладно. Отправил я Лома в Кале, выставил кресло на палубу,
лежу. Одним глазом читаю, другим поглядываю на селедок. Пасутся рыбки,
резвятся, сверкают на солнце чешуйками.
А к вечеру возвращается Лом и приводит с собой матроса.
Я смотрю - на вид парень ничего. Не очень молодой, но и не очень
старый; ростом, правда, маловат, но по глазам видно - шустрый, и борода у
него, как у морского разбойника. Только те, по слухам, все больше рыжие, а
этот типичный брюнет. Грамотный, некурящий, одет чисто, знает четыре языка
- английский, немецкий, французский и русский. Это Лома особенно
прельстило: он к тому времени, грешным делом, стал уже забывать английскую
речь. Фамилия у нового матроса несколько странная - Фукс, но, знаете,
фамилия - дело наживное, а мне еще Лом на ушко шепнул, что Фукс этот -
клад, а не матрос: прекрасно разбирается в картах.
Тут уж я совсем успокоился: раз в картах разбирается - значит, моряк,
значит, и на руле может постоять, значит, и вахту при случае может нести
самостоятельно.
Словом, я согласился. Записал Фукса в судовую роль, объяснил
обязанности, приказал Лому отвести ему место в трюме. Ну, потом подняли
паруса, развернулись и пошли дальше.
И, знаете, как раз вовремя взяли человека. До тех пор нам везло:
ветер все время дул в корму, чистый фордевинд. А тут задул прямо в нос -
"вмордувинд", как говорится. В другое время я, может быть, поберег бы
силы, остался бы в дрейфе или якорь бросил, но тут, сами понимаете:
селедки. Им-то ветер нипочем, идут как ни в чем не бывало полным ходом, и
нам, значит, нельзя отставать. Ну и пришлось идти в лавировку, зигзагами.
Я высвистал всех наверх. Лома поставил пасти селедок, сам встал у
штурвала, набрал ходу и скомандовал:
- К повороту приготовиться!
Смотрю - этот Фукс стоит, как свечка, руки в карманах, с интересом
смотрит на паруса.
Ну, тут уж я прямо к нему обратился.
- Фукс, - кричу, - набивайте грот!
Он встрепенулся, посмотрел этак растерянно - и давай все подряд
запихивать в кубрик: спасательные круги, запасной трос, фонари. Поворот,
конечно, не вышел, прозевали...
- Отставить! - кричу я.
Он тогда все пожитки назад вытащил и поставил у самого фальшборта.
Ну, я вижу, достался матрос! Ни в зуб ногой! Уж я на что человек
спокойный, но тут и меня зло взяло.
- Эй вы. Фукс, - говорю я, - какой же вы, к черту, матрос?
- А я, - ответил он, - не матрос, я сейчас просто так застрял на
мели, а друзья мне посоветовали климат переменить...
- Позвольте, - перебил я, - а как же мне Лом говорил, что вы в картах
умеете разбираться?
- О, это сколько угодно, - отвечает он. - Карты - это моя
специальность, карты - это мой хлеб, только не морские, а, простите,
игральные карты. Я, если хотите знать, я карточный шулер по профессии.
Я так и сел.
Ну, посудите сами, что мне с ним делать?
Списывать на берег - это еще сутки потерять. Ветер крепчает - того и
гляди, поднимется шторм, тут селедки разбегутся. А с другой стороны,
возить с собой этого шулера балластом - тоже неинтересно: он не только
морской команды, он ни одной снасти не знает. Я было растерялся.
Но тут мне пришла блестящая мысль. Я, знаете, люблю иногда разложить
пасьянс на досуге, и у меня нашлась на судне колода карт. Так я на каждую
снасть привязал поскорее по карте, привел яхту к ветру и повторил маневр.
- К повороту приготовиться! Развязать тройку пик, подтянуть валета
червей, смотать десятку треф...
И, знаете, поворот удался на славу, и этот Фукс действительно так в
картах разбирался, что в темноте другой раз и то масти не путал.
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
Mr_X


Алексей

Зарегистрирован: 2009-04-16
Постов: 1118
Местоположение: остров в океане

СообщениеДобавлено: Ср 03 Июл 2013 05:55    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

А утром в день гонок мистер Денди пришел
на "Беду" в белом кителе, с трубкой в зубах. Он приказал погрузить на
Беду" два ящика содависки на случай неожиданного поражения, вставил в глаз
монокль, закурил и уселся на корме.
Ну, знаете, как это всегда на гонках: мачты, паруса, вымпелы, на
берегу зрители. Обстановка волнующая. Я уж на что спокойный человек, а
тоже немножко нервничаю. Вышли на старт. Ждем сигнала. Пошли! Паруса
наполнились ветром, яхты понеслись. И должен вам без хвастовства сказать:
старт я взял блестяще. Всех оставил позади. Иду, рассекаю воду, предвкушаю
победу.
Почти всю дистанцию так и прошел лидером. Но у самого финиша мы
сплоховали: не рассчитали немножко, зашли под бережок, попали в полосу
безветрия, заштилели. Паруса обвисли, болтаются, некрасиво так, хоть
ноздрей поддувай. Лом мачту скребет, зазывает ветер. Фукс свистит с той же
целью, но это все, знаете, предрассудки, ерунда. Не верю я в это. А "Беда"
стоит, конкуренты подпирают, и впереди - мистер Болдуин на своей посудине.
Мистер Денди посмотрел за корму и загрустил: выругался, сорвал крышку
с ящика, извлек бутылку - и хлоп в донышко!
Пробка вылетела, как из пушки. При этом "Беда" получила такой толчок,
что заметно продвинулась вперед.
А я, даром что был расстроен, учел это и сделал должные выводы. Пока
мистер Денди заливал свое горе, я вспомнил старую нашу пословицу. Знаете,
говорят: "Нет плохих судов, нет плохих ветров, есть плохие капитаны".
Но меня-то уж никак нельзя причислить к этому последнему разряду. Не
хвастаясь, скажу - я капитан хороший. Эх, думаю, была не была. Объяснил
задачу, дал команду...
Мы все трое встали на корме и одну за другой принялись вышибать
пробки.
Тут и мистер Денди несколько оживился. Достал из кармана платочек,
принялся командовать. И, знаете, с командой пошло еще лучше.
- Кормовая башня, огонь! - кричит он.
Три пробки залпом вылетают с громоподобным звуком, падают в море
подбитые чайки, содовая льется, вода за кормой кипит. Мистер Денди машет
платком все чаще, все громче кричит:
- Кормовая, огонь! Огонь!
Прямо Трафальгарская битва. Куда там...
А "Беда" между тем движется вперед по ракетному принципу, набирает
ход.
Вот уже и мысок позади, паруса взяли ветер, снасти обтянулись,
зазвенели.
И вот мы вновь отвоевываем ускользнувшую было победу, одного за
другим обходим всех конкурентов. На берегу болельщики волнуются, кричат.
Вот один Болдуин впереди... Вот сравнялись, обошли на полноса, на
корпус... Тут оркестр на берегу ударил туш, мистер Денди улыбнулся,
скомандовал:
- Кормовая башня, салют!
На другой день только и разговоров было, что о нашей победе. В
газетах заголовки на всю страницу, подробные описания этой удивительной
гонки






Но тут, в Гибралтаре, попали в
историю. Идем не спеша, гоним селедок, любуемся видами неприступных гор. С
английской стороны крепости, как полагается, нас запросили:
- Уот шип? Что за корабль?
Ну, я ответил:
- Яхта "Беда", капитан Врунгель.
Продвигаюсь дальше, и тут на пороге Средиземного моря началось:
что-то свистнуло, ухнуло. Я вижу - в парусе дырка в полметра, кругом
огонь, вода с грохотом вздымается в небо, а справа, наперерез нам, несется
эскадра.
Ну, я сразу понял: пираты неизвестной национальности.
Вот, я вижу, вы улыбаетесь. А зря, молодой человек. Вы думаете, что
только в старинных романах пираты остались? Ошибаетесь, дорогой. Пиратов и
сейчас хватает на свете. Только в былые-то годы, лет двести назад, пираты,
когда на дело шли, свой флаг поднимали. А в наши дни флаги пиратские
припрятали в сундуки, а приемы пиратские из всех сундуков повытащили. Вон
почитайте газеты: там самолет угнали, там корабль захватили, заложников
взяли, выкуп требуют. Ну, в то время до самолетов еще не добрались, а на
море кое-где шкодили, а кое-где и бесчинствовали.
Словом, я вижу, положение трудное: бой принимать нельзя. При встрече
с превосходными силами противника морская тактика рекомендует уйти с линии
баталии.
А куда уйдешь? Ветер слабый, и парус с дырой, работает вполсилы...
Тут, знаете, выход один: применять военную хитрость.
- Закуривай, ребята! - крикнул я бодрым голосом и достал свой кисет.
Экипаж у меня некурящий, но тут, в напряженной обстановке боя. Лом и
Фукс не посмели ослушаться - свернули козьи ножки и принялись дымить.
Я тоже раздул свое кадило, и, не прошло трех минут, дымовая завеса
плотной стеной скрыла нас от глаз противника.
Согласитесь: ловко придумано! Но это еще не все.
Это, батенька, только начало.
Ну, скрылись - хорошо. Но ведь завесу-то нашу все равно сдует ветром.
Что тогда делать? Я, знаете, подумал и решился.
- Паруса долой, экипажу укрыться в жилых помещениях!
- скомандовал я.
Лом с Фуксом забрались в каюту, задраили все люки, наскоро, кое-как
законопатили щели, а я собрал весь груз потяжелее, связал и на блоке
поднял на мачту. Центр тяжести, понятно, переместился кверху, груз
перевесил, судно потеряло устойчивость, завалилось на левый борт, и "Беда"
опрокинулась кверху дном. Я, конечно, оказался в воде, но сейчас же вылез,
лег на корме и жду.
Тут нашу завесу снесло, и пиратская эскадра в полном составе
обнаружилась на расстоянии ста саженей.
Наступил, так сказать, решительный момент боя. "Ну, - думаю, - пан
или пропал". Выставил над килем свою трубку, а сам гляжу одним глазом. И
вот вижу: с флагманского судна эскадры нас заметили, семафорят открытым
текстом:
"Метким огнем нашей артиллерии противник уничтожен. Приказываю
отступить на исходные позиции, ибо в районе действий флота обнаружена
бригада подводных лодок новейшей конструкции. Адмирал дон Канальо".
Едва там разобрали сигнал, пиратские корабли бросились врассыпную,
как цыплята от коршуна. Да и понятно, знаете: "Беда" даже в столь
неестественном состоянии сохранила весьма внушительный вид.
Ну, тогда я нырнул, отцепил груз от мачты; яхта вторично сделала
поворот оверкиль и вернулась в нормальное положение. Лом с Фуксом вылезли.
Спрашивают:
- Ну как?
- Да вот, - говорю, - глядите сами.
А, собственно, и глядеть-то уже нечего было: только дымок на
горизонте. Я посмотрел в бинокль им вслед и пошел переодеваться.








Мы шли вдоль берегов Эритреи. Лом спал в каюте. Фукс - на палубе.
Ураган стих, все предвещало спокойствие. Вдруг перед самым рассветом слышу
где-то в море раздирающий душу крик.
- Все наверх! Человек за бортом! - крикнул я. - Руль на борт, поворот
оверштаг!
Экипаж мгновенно принимает необходимые меры: полетели в море
спасательные средства - круги, шары, концы... и вот поднимают на борт
потерпевшего.
Гляжу - унтер-офицер в мокром виде. Внешностью не блещет, однако
отряхнулся, прокашлялся и взял под козырек:
- Сержант итальянской армии Джулико Бандитто к вашим услугам.
- Да какие уж тут услуги! - говорю я. - Скажите, дорогой мой,
спасибо, что так обошлось, да расскажите, как вы сюда попали и что мне с
вами делать?
- Прогуливаясь в нетрезвом виде, сдут ветром в море. Прошу вас,
капитан, высадить меня в любом месте на итальянском берегу.
- Э, батенька, - говорю я, - далеконько же вас занесло! Италия-то вон
где...
- Италия везде, - перебил сержант. - И здесь, - показывает направо, -
Италия, и здесь, - показывает налево, - Италия... Весь мир - Италия!
Ну, я спорить не стал. Думаю: "Хмель-то у него еще не прошел, так
чего с пьяным разговаривать?"
Опять же пришлось принять во внимание, что в те годы такие вот
молодчики в Италии взяли верх над народом и весь мир собирались к рукам
прибрать. И невдомек было этим жуликам и бандитам, что их главный бандит
до того высоко сапоги занесет, что так, вверх сапогами, его и повесят...
Ну, а тогда ходил он еще вверх головой и чужую землю топтал. Да-с.
В общем, я возражать не стал. Думаю: "Разделаюсь поскорее с таким
гостем, и то хорошо".
- Ладно, - говорю, - Италия так Италия. Куда вас поточнее-то? Сюда
или туда?
- А вон, - говорит, - туда, к тем скалам, прошу вас.
Ну, я, ничего не подозревая, причаливаю к скалистому берегу, подаю
сходню. Тут мой сержант опять берет под козырек:
- Благодарю вас, господин капитан. А теперь потрудитесь сойти с
судна.
- Полноте, батенька, некогда мне, да и не к чему. Идите уж...
- Ах так? - говорит он, достает свисток, и вдруг, понимаете, из-за
скал налетает рота головорезов. Щелк-щелк! - и, гляжу, весь мой экипаж в
наручниках, и я в том числе.
Подхватили нас под микитки и повели по сильно пересеченной местности.
Кругом скалы, горы, бесплодная почва... Ну, привели в лагерь, доложили. Мы
стоим, ждем.
Наконец выходит полковник с тарелкой в руках; стоит, уплетает
макароны.
- Ага, - говорит, - вторглись на итальянскую территорию. Все ясно:
судно конфисковать, людей поставить на полевые работы, о дальнейшем
запросить Рим.
Ну, и погнали нас на работу. За день мы намучились, проголодались.
Хорошо еще. Фукс запустил руку в торбу к мулу, извлек горсть овса - только
и поели.
А к ночи приходит сержант Джулико. Пожалел все-таки, отблагодарил за
спасение: принес тарелку макарон из своего пайка.
Неприятно принимать такие подачки, но голод, как говорится, не тетка.
Я разделил макароны по-братски, отведал. Лом - тот отсутствием аппетита
никогда не страдал - набросился, а Фукс, смотрю, чванится: понюхал и нос
воротит.
- Разве это макароны? - говорит он. - Это же скверная подделка. Ай,
господин сержант, у вас здесь такой благодатный климат, а вы всякую дрянь
едите и кукурузу сеете! Да здесь можно такую макаронную плантацию
развести, что на всю Италию хватит! Вы доложите полковнику: я, если
угодно, сделаю опытную посадочку. У меня и рассада есть - на судне
осталась.
Я глаза вытаращил: до чего же врет парень! А Джулико этот уши
развесил и действительно побежал докладывать. И что бы вы думали: отдали
нас в распоряжение Фукса, отвели ему участок, принесли с "Беды" макароны,
кругом поставили караул. Сам полковник пришел.
- Сажайте, - говорит, - но смотрите: обманете - шкуру спущу!
Я вижу - этот действительно спустит, ну и решил предостеречь Фукса.
- Бросьте вы это дело, - шепчу я, - ведь ничего не выйдет, кроме
неприятностей...
А он только рукой махнул:
- Будьте покойны, Христофор Бонифатьевич. Только тихо!
И вот, понимаете, раскопали мы не торопясь грядки. Фукс на виду у
всех наломал макароны, посадил, поливает.
И представьте, через три дня взошли! Сперва этакие, знаете ли,
зеленые росточки, потом листочки...
Фукс ходит, окучивает, рассказывает итальянцам:
- Это вам не какая-нибудь дешевая подделка, это натуральный продукт!
Вот вырастут повыше, станут в рост человека, тогда вы их косите, листья
обламываете на корм скоту, а стебли бросаете прямо в кастрюлю, варите - и
получаете превосходное кушанье.
И поверили итальянцы. Да и я, признаться, поверил. Убедительно.
Растут ведь. Факт! И вот этот полковник спрашивает:
- Нельзя ли засеять все поле?
- Нет, почему же, можно, пожалуйста, - говорит Фукс, - только
семенного материала маловато. А если ваши сеять, их надо спиртом поливать,
иначе не взойдут.
- Ну что ж, мои молодцы польют, - говорит полковник и распорядился.
На другой день выкатили цистерну спирта, высыпали все макароны, что
были, соорудили цепы, обмолотили, засеяли и пошли поливать. Но только,
знаете, на поле немного попало, все больше в рот солдатам. Вечером и
полковник прибыл, тоже пригубил, и такое пошло веселье по всему лагерю:
песни, шум, драки начались. А к ночи взошла луна, лагерь утих, только храп
слышен по полю. А мы скорее на берег, на "Беду". Подняли паруса и пошли.
- Ну, - говорю, - Фукс, вам бы агрономом быть, а не матросом. Как это
вы достигли такого совершенства? Ведь это чудо, чтобы макароны проросли.
- Никакого чуда, Христофор Бонифатьевич, просто ловкость рук, -
отвечает Фукс. - У меня горсточка овса осталась в кармане, а с овсом не то
что макароны - окурки и те взойдут.
Вот оно как. В общем, благополучно ускользнули. Ну, а на другой день
я обогнул мыс Гвардафуй и пошел прямо на юг.
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
Mr_X


Алексей

Зарегистрирован: 2009-04-16
Постов: 1118
Местоположение: остров в океане

СообщениеДобавлено: Ср 03 Июл 2013 06:11    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

И вот мы водрузили на палубе стол, вытащили самовар, над головой
растянули тент из паруса и в такой обстановке, за чашкой чаю, с утра до
ночи предавались бескровным поединкам.
Вот так однажды мы с Ломом засели с утра доигрывать незаконченную
партию. Жара стояла убийственная, и Фукс, свободный от игры, полез
купаться.
Король Лома беспомощно жался к уголку. Я уже предвкушал сладость
заслуженной победы, вдруг резкий крик за бортом нарушил ход моих мыслей.
Взглянул - вижу, над водой шляпа Фукса. (Он купался в головном уборе,
опасаясь солнечного удара.) Отчаянно вопя. Фукс бьет по воде руками и
ногами, поднимает тучи брызг и со всей скоростью, которую позволяли
развивать его ходовые качества, приближается к "Беде". А за ним, рассекая
лазурную гладь моря, бесшумно скользит над водой спинной плавник огромной
акулы.
Настигнув несчастного, акула перевернулась на спину, открыла свою
страшную пасть, и я понял, что Фуксу пришел конец. Не отдавая отчета в
своих действиях, я схватил со стола первое, что подвернулось под руку, и
изо всей силы швырнул в морду морского хищника.
Результат получился разительный и необычайный: зубы чудовища
мгновенно сомкнулись, и в ту же секунду, бросив преследование, акула
завертелась на месте. Она выпрыгивала из воды, жмурилась и, не разжимая
челюстей, сквозь зубы отплевывалась во все стороны.
Фукс тем временем благополучно добрался до судна, вскарабкался на
борт и в изнеможении подсел к столу. Он пытался что-то сказать, но от
волнения глотка его пересохла, и я поспешил налить ему чаю.
- Вам с лимоном? - спрашиваю. Протянул руку к блюдцу, а там нет
ничего.
Тогда я все понял. В минуту смертельной опасности лимон подвернулся
мне под руку и решил участь Фукса. Акулы, знаете, непривычны к кислому. Да
что там акулы, вы сами, молодой человек, попробуйте лимон целиком - так
скулы сведет, что и рта не откроете









Ну, я взял курс прямо на него, и два часа спустя, сверкая тысячами
огней в лучах незаходящего солнца, айсберг встал у нас перед носом.
Точно стены хрустального замка, возвышались над морем голубые уступы.
Холодом и мертвенным спокойствием веяло от ледяной горы. Зеленые волны с
рокотом разбивались у ее подножия. Нежные облака цеплялись за вершину.
Я немного художник в душе. Величественные картины природы волнуют
меня до чрезвычайности. Скрестив руки на груди, я застыл от изумления,
созерцая ледяную громаду.
И вот, откуда ни возьмись, тощий тюлень высунул из воды свою глупую
морду, бесцеремонно вскарабкался по склону, развалился на льду и давай,
понимаете, чесать бока!
- Пошел вон, дурак! - крикнул я.
Думал - уйдет, а он хоть бы что. Чешется, сопит, нарушает
торжественную красоту картины.
Тут я не выдержал и совершил непростительный поступок, результатом
которого едва не явилось бесславное окончание нашего похода.
- Подать ружье! - говорю я.
Фукс юркнул в каюту, вынес винтовку. Я прицелился... Бац!
И вдруг гора, казавшаяся незыблемой твердыней, со страшным грохотом
раскололась пополам, море закипело под нами, осколки льда загремели по
палубе. Айсберг совершил этакое сальто-мортале, подхватил "Беду", и мы
чудесным образом оказались на самой верхушке ледяной горы.
Ну, потом стихии несколько успокоились. Успокоился и я, осмотрелся.
Вижу - положение неважное: яхта застряла среди неровностей льда, села так,
что и не сдвинешь, кругом неприветливый серый океан, а внизу, у подножия
ледяной горы, болтается все тот же тюлень-негодяй, смотрит на нас,
ухмыляется самым наглым образом.
Экипаж, несколько смущенный всей этой историей, молчит. Ждет, видимо,
объяснений непонятного явления. И я решил блеснуть запасом познаний и тут
же на льду провел небольшую лекцию.
Ну, объяснил, что айсберг вообще опасный сосед для корабля, особенно
в летнюю пору. Подтает подводная часть, нарушится равновесие, переместится
центр тяжести, - и вся эта громадина держится, так сказать, на честном
слове. И тут не то что выстрела, тут громкого кашля бывает достаточно,
чтобы разрушилось все это природное сооружение. И ничего удивительного
нет, если айсберг переворачивается... Да.
Ну, экипаж выслушал с должным вниманием мои объяснения. Фукс
промолчал из скромности, а Лом со свойственной ему непосредственностью
задал несколько неделикатный вопрос.
- Ладно, - говорит, - как он перевернулся - это дело прошлое, а вы,
Христофор Бонифатьевич, скажите, как его назад переворачивать?
Тут, молодой человек, действительно подумаешь: как ее переворачивать,
такую громадину? А делать что-то надо. Не век же сидеть на льду.
Ну, я погрузился в размышления, стал обдумывать создавшееся
положение, а Лом тем временем подошел к делу несколько несерьезно, с
кондачка: переоценил свои силы и решил самостоятельно спустить яхту на
воду. Взял, понимаете, топор, размахнулся и отколол глыбу тонн в двести.
Он, видимо, хотел подрубить таким образом нашу ледяную подставку.
Намерение весьма похвальное, но совершенно необоснованное. Недостаточные
познания в области точных наук не позволили Лому предугадать результаты
его усилий.
А результаты получились как раз обратные. Как только глыбы отделились
от нашей горы, гора, понятно, стала легче, приобрела некоторый
дополнительный запас плавучести, всплыла. Словом, к тому времени, когда я
выработал план действий, верхушка айсберга вместе с яхтой благодаря
усилиям Лома поднялась еще футов на сорок.
Тут Лом опомнился, раскаялся в своем легкомысленном поведении и со
всем рвением, на которое был способен, принялся выполнять мои приказания.
А мой план был проще простого: мы поставили паруса, натянули шкоты и
вместе с айсбергом полным ходом пошли назад, на север, поближе к тропикам.
И тюлень с нами отправился.
И вот, знаете, недели не прошло, наша ледышка стала таять,
уменьшаться в размерах, потом в одно прекрасное утро хрустнула, сделала
вторичный переворот, и "Беда", как со стапеля, мягко стала на воду. А
тюлень, понимаете, оказался наверху, но не удержался, поскользнулся и плюх
мешком к нам на палубу! Я схватил его за шиворот, высек ремнем для
острастки и отпустил. Пусть плавает. А Лом тем временем сделал поворот,
"Беда" снова легла на курс "зюйд", и мы вторично направились к полюсу.









Ну и, понятно, скучновато стало. Ходим мы вокруг нашей яхты, смотрим
на горизонт и друг на друга посматриваем. Призрак голодной смерти встает
перед нами. По ночам преследуют кошмары...
И вот однажды смотрю - подходит к нашему острову льдина. А на льдине
пингвины. Выстроились в одну шеренгу, как на смотру, кланяются.
Я тоже поклонился. А сам думаю: как бы с вами, господа пингвины,
познакомиться поближе? Берег тут крутой, не спустишься, а пингвины, как их
ни мани, сами не прилетят. Крылья-то у них бутафорские, так, больше для
формы. А с другой стороны, и упустить жалко: птички жирные, упитанные, так
и просятся на жаркое.
Встали мы на краю утеса и смотрим на них с вожделением. Льдина эта
уткнулась в наш остров, прямо под мачтой. Пингвины загалдели, топают
ногами, машут крыльями, тоже смотрят на нас.
И вот, знаете, я поразмыслил немножко, сделал необходимые расчеты в
уме и решил соорудить этакую машину - пингвиноподъемник, что ли.
Ну, взяли пустую бочку, прибили к ней запасный штурвал, продолбили
дырку в дне, насадили на мачту, а сверху перекинули штормтрапы, связанные
бесконечной лентой. Опробовал я это сооружение на холостом ходу. Вижу -
должно работать. Вот только приманки нет. Кто их знает, чем эти птички
интересуются. Спустил ботинок - ноль внимания. Спустил зеркало - результат
тот же. Шарф, мясорубку пробовали - ничего не помогает.
И тут меня осенило.
Я вспомнил - висит у нас в каюте картинка "Разварной судак под
польским соусом". Это мне один художник подарил. Очень натуральное
изображение. И вот, знаете, спустил я эту картинку на шнурке. Пингвины
заинтересовались, двинулись к краю льдины. Передний сунул голову в трап,
тянется дальше - к судаку. Только просунул плавники, я крутанул бочку...
Один есть!
И так-то славно дело пошло! Я сижу на мачте верхом, кручу бочку одной
рукой, другой снимаю с конвейера готовую продукцию, передаю Фуксу, тот
Лому, а Лом считает, записывает и выпускает на берег. Часа за три весь
остров заселили.
Да. Ну, закончили пингвинозаготовку, и совсем по-другому жизнь пошла.
Пингвины бродят по скалам, кругом птичий гомон, суета... Шумно, весело...
Лом оживился, подвязал фартук, собрался стряпать











Вдруг смотрю - побросали стропы, бегут назад на корму, так сказать,
столпились там и дрожат от страха. Фукс, тот вовсе нырнул в люк,
выглядывает оттуда, показывает на парашют. А барышня, пассажирка, встала
на цыпочки, растопырила пальцы, машет руками, точно лететь собралась,
кричит:
- Ай, мама!
Ну, я обернулся и вижу - действительно "мама"! Удав, понимаете, залез
в парашют, огромный удав, метров в тридцать. Свернулся клубком, как в
гнезде, смотрит на нас, выбирает жертву.
А у меня никакого оружия, одна трубка в зубах...
- Фукс, - кричу я, - подайте-ка что-нибудь потяжелее!
Тот высунулся из люка, подает какой-то снаряд. Я прикинул - ничего,
увесистая штучка.
- Давайте еще! - кричу, а сам встал на изготовку, нацелился.
И удав тоже нацелился. Разинул пасть, как пещеру... Я размахнулся - и
прямо туда.
Да только что удаву такая пустяковина? Проглотил, понимаете, как ни в
чем не бывало, даже не поморщился. Я второй снаряд туда же, он и его
проглотил. Я бросился к люку, кричу Фуксу:
- Давайте скорее все, что есть!
Вдруг слышу за спиной страшное шипение.
Обернулся, гляжу - удав раздувается, шипит, из пасти хлещет пена...
"Ну, - думаю, - сейчас бросится!"
А он, представьте, вместо этого неожиданно нырнул и пропал.
Мы все замерли, ждем. Минута проходит, вторая. Пассажиры на корме
начинают шевелиться, шепчутся. Вдруг эта барышня опять становится в ту же
позицию и - на всю Амазонку:
- Мама!..
И вот видим - всплывает над водой нечто: блестящий баллон огромных
размеров, чудовищной формы, весьма оригинальной окраски. И все, знаете,
пухнет, пухнет...
Вот, думаю, новое дело! Чему бы это быть? Даже страшно стало. Потом
смотрю - у этого баллона живой хвост. Бьет по воде и так и этак... Я как
увидел хвост, так все и понял: снаряды-то эти были огнетушителями. Ну,
встретились в пищеводе пресмыкающегося, столкнулись там, стукнулись друг о
друга, разрядились и накачали удава пеной. Там знаете какое давление в
огнетушителях! Вот и раздулась змея, приобрела излишний запас плавучести,
чувствует, что дело дрянь, хочет нырнуть, а живот не пускает...
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
Mr_X


Алексей

Зарегистрирован: 2009-04-16
Постов: 1118
Местоположение: остров в океане

СообщениеДобавлено: Ср 03 Июл 2013 06:28    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Прибыли благополучно, высадились. Навели справки.
Оказывается, "Беду" тут, недалеко, выбросило на берег. Повредило,
конечно, но Лом показал себя молодцом, все привел в порядок, поставил
судно в стапеля, а сам зажил отшельником. Все ждал распоряжений, а мне, вы
сами понимаете, распорядиться было трудненько.
Ну, мы с Фуксом наняли местный экипаж - этакую корзинку на колесах, -
подхлестнули волов, поехали. Едем по берегу и наблюдаем печальную, но
поучительную картину местных нравов: человек двести негров таскают кофе и
сахар со склада на берег и прямо мешками в воду - бултых, бултых! В море
не вода, а сироп. Кругом мухи, пчелы. Мы засмотрелись. Полюбопытствовали,
что это за странное развлечение такое. Нам объяснили, что цены на сахар
низкие, товары девать некуда, ну и таким вот образом исправляют экономику,
поднимают уровень жизни. Словом, мол, все нормально, и иначе ничего не
поделаешь. Да. Поехали мы дальше. И вот видим - наша красавица "Беда"
стоит на бережку, ждет твердой командирской руки, а рядом какой-то верзила
разгуливает. Чистый разбойник: шляпа как зонтик, на боку косарь, штаны с
бахромой. Увидал нас - бросился. Ох, думаю, зарежет!
Но не зарезал, нет. Это Лом, оказывается, обжился здесь, нарядился по
местной моде.
Ну, встретились, облобызались, поплакали даже. Вечером поболтали: он
о своих злоключениях рассказал, мы - о своих.
А с утра вышибли клинья из-под киля, спустили яхту на воду, подняли
флаг. Я, признаться, даже слезу пустил. Ведь это, молодой человек, большая
радость - очутиться на родной палубе. А еще большая радость, что дело
продолжается. Можно двигаться смело в дальнейший путь. Только и осталось -
отход оформить.
Ну, уж это я взял на себя. Прихожу к начальнику порта, "команданте
дель бахия" по-ихнему, подал бумаги.
И вот этот команданте, как увидел меня, сразу надулся, как жаба, и
принялся кричать:
- Ах, так это вы капитан "Беды"? Стыдно, молодой человек! Тут
сплошные доносы на вас. Вот адмирал Кусаки жалуется: какой-то остров вы
там разрушили, кашалота обидели... И губернатор сообщает: самовольно
покинули порт Пара...
- Как же так, - говорю, - самовольно? Позвольте, - и подаю свой
пропуск.
А он и смотреть не стал.
- Нет, - говорит, - не позволю. Ничего не позволю. Одни неприятности
из-за вас... Убирайтесь вон!.. - Потом как гаркнет: - Лейтенант! Загрузить
яхту "Беду" песком вплоть до полного потопления!
Ну, я ушел. Заторопился на судно. Прихожу. А там уже и песок
привезли, и какой-то чиновник крутится, распоряжается.
- Это вашу яхту приказано загрузить песком? Так вы, - говорит, - не
беспокойтесь, я не задержу, в одну минутку сделаем...
Ну, признаться, я думал, что тут-то наверняка конец. Потонет яхта,
потом доставай. Но, представьте, и тут сумел использовать обстоятельства в
благоприятном смысле.
- Стойте, молодой человек! - кричу я. - Вы каким песком хотите
грузить? Ведь мне надо сахарным, первый сорт. Ну что ж, пожалуйста, сию
минутку.
И, знаете, те же негры побежали, как муравьи, загрузили яхту, забили
трюм, надстройки, на палубу навалили сахар, прямо в мешках.
"Беда" моя, бедняжка, садится глубже, глубже, потом -
буль-буль-буль... И глядим - только мачты торчат. А потом и мачты
скрылись.
Лом с Фуксом в горе глядят на гибель родного судна, у обоих слезы на
глазах, а я, напротив, в отличном настроении. Приказал разбить лагерь тут
на берегу. Пожили мы три дня, а на четвертый сахар растаял, смотрим - яхта
наша всплывает не торопясь. Ну, мы ее почистили, помыли, подняли паруса и
пошли.
Только вышли, смотрю - на берег бежит команданте с саблей на боку,
кричит:
- Не позволю!
А рядом вприпрыжку старый знакомый, адмирал Кусаки, тоже ругается:
- Разве это работа, господин команданте? За такую работу, пожалуйста,
деньги обратно.
"Ну, - я думаю, - ругайтесь себе на здоровье". Помахал им ручкой,
развернулся и пошел полным ходом.








На этот раз неудачно все получилось. Едва миновали берега Новой
Гвинеи, нас нагнал тайфун чудовищной силы. "Беда", как чайка, металась по
волнам. Нырнет, выскочит, снова нырнет. Горы воды падают на палубу. Снасти
стонут. Ну что вы хотите - тайфун!
Вдруг яхта, как волчок, закрутилась на месте, а секунду спустя ветер
совершенно затих. Лом и Фукс, незнакомые с коварством тайфуна, облегченно
вздохнули. Ну, а я понял, в чем дело, и, признаться, пришел в большое
расстройство. Попали в самый центр урагана. Тут, знаете, добра не жди.
Ну и началось. После непродолжительного затишья ветер снова
засвистел, как тысяча чертей, паруса лопнули со страшным треском, мачта
согнулась, как удочка, переломилась пополам, и весь рангоут вместе с
такелажем полетел за борт.
В общем, потрепало нас как надо.
А когда разъяренный океан несколько успокоился, я вышел на палубу и
осмотрелся. Разрушения были огромны и непоправимы. Запасные паруса и
концы, правда, хранились у нас в трюме, но на одних парусах без мачт, сами
понимаете, не пойдешь. И тут, вдали от больших океанских дорог, нас ждала
страшная участь: мы годами могли болтаться среди океана. А это, знаете,
перспектива не из приятных.
Угроза медленной смерти нависла над нами, и, как всегда в таких
случаях, я вспомнил свою долгую жизнь, свое милое детство.
И вот, представьте себе, воспоминание это дало мне ключ к спасению.
Еще будучи мальчиком, я любил клеить и запускать воздушных змеев. Ну,
и вспомнив об этом прекрасном занятии, я воспрянул духом. Змей! Бумажный
змей - вот спасение!
Корзины от прощальных подношений пошли на каркас. Ну, а потом мы
сварили клейстер, собрали все бумажное, что было на судне - газеты,
книжки, разную коммерческую корреспонденцию, - и принялись клеить. И скажу
вам, не хвастаясь, змей получился на славу. Уж кто-кто, а я-то в этом деле
специалист. Ну, а когда высохло это сооружение, мы выбрали канат
подлиннее, выждали ветерок, запустили...
И ничего, знаете, прекрасно потянуло, пошла наша яхта и снова стала
слушать руля.
Я развернул карту, выбираю место, куда зайти для ремонта. Вдруг слышу
странные какие-то звуки. Потрескивает что-то на палубе. Встревоженный,
поднимаюсь и вижу страшную картину: конец, на котором держался наш змей,
зацепился за брашпиль и к моменту моего прихода перетерся и, как
говорится, на волоске держится.
- Аврал! Все наверх! - скомандовал я.
Лом и Фукс выскочили на палубу. Стоят, ждут моих распоряжений.
Но распорядиться было нелегко. Тут, сами понимаете, нужно бы наложить
узел. Но ветер усилился, канат натянулся, как струна, а струну, знаете, не
завяжешь.
И я уже думал - все кончено. Но тут исполинская сила Лома нашла
надлежащее применение. Он, понимаете, хватается одной рукой за канат,
другой за скобу на палубе, напрягает бицепсы. На канате появляется
слабина...
- Так держать, не отпускать ни в коем случае! - скомандовал я, а сам
стал накладывать узел.
Но тут вдруг неожиданно шквал налетает на нас с кормы, змей рванулся,
скоба вылетела из палубы, как морковка из грядки, и Лом взвился в облака,
едва успев крикнуть:
- Есть так держать!
Ошеломленные, мы с Фуксом посмотрели вслед. А Лома уже и не видно
совсем. Мелькнула в облаках черная точка, и наш храбрый товарищ покинул
нас среди океана...
Наконец я пришел в себя, взглянул на компас, заметил направление,
оценил на глаз погоду. И, должен сказать, выводы получились неважные:
свежий ветер силою в шесть баллов со скоростью до двадцати пяти миль в час
уносил моего старшего помощника к берегам Страны восходящего солнца. Мы же
снова беспомощно болтались по волнам, лишенные двигателя и управления.
Я расстроился, ушел с горя спать и, только немного забылся, слышу -
Фукс меня будит. Ну, я протер глаза, поднимаюсь и, поверите ли, вижу:
коралловый остров справа по курсу. Все как полагается: пальмы, лагуна...
Тут, знаете, если пристать, можно и парусишки кое-как соорудить. Словом,
фортуна, как говорится, нам улыбнулась, но, увы, улыбка-то эта оказалась
фальшивой.
Посудите сами: ветерок гонит нас не спеша, вот мы поравнялись с
островом, вот он рядом, рукой подать... Но ведь это только так говорится,
а поди-ка найди руку в двести сажен... Словом, ясно: проносит мимо.
Другой бы на моем месте растерялся, но я, знаете, не таков. Морская
практика рекомендует в подобных случаях забрасывать на берег якорь на
конце. Рукой, конечно, не забросишь: тут нужна пушка или ракета. Ну,
понятно, я бросаюсь в каюту, ищу указанные предметы, перерыл, перекопал
все - нет, понимаете, ни ракет, ни пушки: недосмотрел, не захватил при
отправлении. Лезут под руки все большие предметы туалета: галстуки,
подтяжки... Из них, знаете, пушки не сделаешь.
Но тут небольшая экскурсия в прошлое подсказала мне план дальнейших
действий.
Я, видите ли, не могу сказать, чтобы в детстве отличался примерным
поведением. Напротив, с общепризнанной точки зрения, я хотя хулиганом и не
был, но озорником был, не скрою. И такой инструмент, как рогатка, никогда
не покидал моего кармана... Да.
Вспомнил я это дело, и меня как осенило: пушку, конечно, из подтяжек
не соорудишь, а рогатку - почему же? И вот я хватаю шесть пар тугих
резиновых подтяжек и устраиваю на палубе этакую рогатку увеличенных
размеров.
Ну, а дальше понятно; заряжаю ее небольшим якорем, затем мы вместе с
Фуксом лебедкой натягиваем ее потуже. Я командую:
- Внимание!
Затем обрубаю конец, и якорь взвивается, унося с собой тонкий, но
прочный канат. И вижу - порядок! Якорь взял.
А полчаса спустя мы уже были на берегу, и наши топоры звенели,
нарушая торжественную тишину девственного леса.







И вот наконец прибыли мы в Канаду. Мы с Фуксом сошли, распрощались с
капитаном, а ночью и Лома контрабандным порядком переправили на берег.
Сели в тихой таверне, обсудили положение и соображаем, как дальше
добираться. Маршрут нас не смутил. Решили так: из Канады в Аляску, из
Аляски через Берингов пролив на Чукотку, а там мы дома, там уж
как-нибудь...
В этой части план утвердили.
А вот средства передвижения заставили призадуматься. Тут зима,
знаете, реки стали, снег кругом, железных дорог нет, на автомобиле не
проедешь. Пароходом - это надо ждать до весны...
Мы посоветовались и решили купить нарты, ну и там что попадется -
оленя или собак. Ну и разошлись промышлять кто куда...
Я за нартами отправился. Лом пошел искать оленя, а Фукс взялся собак
достать.
Нарты мне попались прочные, красивые, удобные. Лом несколько меньше
преуспел. Привел пятнистого оленя средней упитанности. Тут его специалисты
осмотрели, освидетельствовали и дали характеристику: по рогам, мол, олень
первого класса, а по ногам ниже среднего - копыта узки.
Ну, мы решили попробовать. Запрягли. Не везет олень. По снегу еще
кое-как, а на реку, на лед вышли - наш олень шагу ступить не может. Ноги
так и разъезжаются.
Я вижу - надо бы подковать его, да подков нет.
И тут, знаете, пригодилась кормовая доска. Недаром я ее, значит, вез.
Отвинтили мы от нее медные буквы и теми же шурупами кое-как оленю к
копытам приспособили. И помогло, знаете, но плохо. Правда, дрейф у оленя
стал поменьше, а хода все равно не прибавилось. Ленивая скотина попалась!
Тут Фукс пришел со своей покупкой. Привел эдакую небольшую собачку с
острой мордочкой. По аттестату собачка - призовой вожак, передовой. Ну, мы
ее и решили запрягать по специальности, впередсмотрящим, так сказать.
Но это легко сказать. С оленем-то мы справились сразу: напялили ему
вместо хомута спасательный круг (тоже и круг пригодился, как видите; в
хорошем хозяйстве все в дело пойдет). А собака, знаете, не дается,
кусается, скалит зубы. Подика запряги такую!
Ну, кое-как все-таки обратали. Соорудили ей дугу, ввели насильно в
оглобли, отпустили...
Ну, доложу я вам, и началось представление! Олень бьет копытами,
потрясает рогами, собака воет, и животные, представьте, довольно резво
пятятся задом.
Я уже хотел так, задним ходом, и отправляться, но для опыта решил их
местами поменять. Хоть и говорится, что от перестановки слагаемых
результат не меняется, но это, знаете, в алгебре, а тут совсем другое
дело.
Ну, переставили, перепрягли.
И что бы вы думали? Припустил наш олень иноходью, только пятки
сверкают.
И собака - за ним. Лязгает зубами, подвывает, однако тоже тянет, как
паровоз.
Мы с Ломом едва на нарты сумели вскочить, а Фукс - тот только и успел
ухватиться за веревку. С полмили так и проехался, вроде штормового якоря.
Ну, доложу я вам, и гонка досталась! Лаг я с собой не взял, да и
пользоваться им на льду затруднительно. Однако, судя по береговым
предметам, скорость у нас была потрясающая. Селения мелькают, проносятся,
как в тумане, нарты прыгают по льду, в ушах свистит.
У оленя пар из ноздрей, копыта сверкают и так это ловко печатают:
"Б-Е-Д-А", как на "Ундервуде".
И собачка старается, скулит, подвывает, язык на сторону свернула,
однако тоже не отстает.
Словом, не успели оглянуться - граница Аляски. Тут шерифы с
винтовками, с флагами...
Я, знаете, решил притормозить: неудобно пересекать границу без
соблюдения формальностей. Кричу:
- Малый ход, стоп!
Куда там! Олень мой не смотрит, не слушает, несется как заводной.
Тут один шериф взмахнул платком, другие дали залп... Я думал - конец,
однако вижу - все благополучно. Понеслись дальше. И минут этак через пять
обгоняем упряжку, потом еще две упряжки, потом я уже и считать перестал -
стольких пообгоняли. Те торопятся, а я рад бы потише ехать, да не могу
удержать свою пару... И вот открывается форт Юкон за поворотом. Там народ
столпился на льду. Машут, кричат, палят в воздух. Столько народу
собралось, что не выдержал лед, провалился.
Толпа раздалась к берегам, а у нас прямо по носу огромная полынья, и
мы с опасной скоростью приближаемся прямо к ней. Я вижу - дело плохо. Ну и
решился: накренил нарты набок, оглобли сломались, я - хлоп в снег со всем
экипажем, а олень мой с разгона прямо в воду, и с собакой, со всем.
Могли бы и утонуть, да спасательный круг не дал. Смотрю - плавают,
фыркают, отдуваются...
Тут благожелатели из публики принесли аркан, зачалили оленя за рога,
потянули... И, представьте, хваленые рога благородного животного
отделились без всякого труда, а из-под них выглянули коротенькие рожки, на
манер коровьих! Ну, эти, к счастью, прочно держались. За них вытащили всю
упряжку на лед. Олень мой встряхнулся, полизал в ноздрях, да как замычит
жалобно, как корова.
Я пригляделся, вижу - корова и есть, только без хвоста. Обманули Лома
в Канаде. И понятно, почему наш олень танцевал без подков, как корова на
льду. А вот откуда у него несвойственная этому животному резвость взялась,
я не сразу понял.
Однако специалисты-собачники и это мне разъяснили. Фукс тоже,
оказывается, попал впросак: ему вместо собаки молодого волчонка подсунули.
И вот заметьте, как интересно: волчонок сам по себе, как собака,
ничего не стоит - дрянь, а не собака; корова сама по себе не олень, а
вместе как славно получилось. Вот тут закон алгебры как раз подошел: минус
на минус дает плюс, как говорится.
Ну, когда улеглись страсти, выяснилась и причина столь торжественной
встречи. У них там в этот день была зимняя гонка, и мы не думали, не
гадали, а вышло так, что первое место заняли.








Запрягли мы своих рысаков в последний раз и помчались прямым курсом
на Петропавловск.
Прибыли, высадились. Представились местным властям. Ну, должен
сказать, приняли нас великолепно. Тут, знаете, за нашим походом следили по
газетам, последнее время беспокоились, и, когда я рассказал, кто мы, нас,
как родных, обласкали: кормят, ухаживают, по гостям водят. Корову мы
расковали, сдали в колхоз по акту, волчонка ребятам в школу подарили для
живого уголка... Да что рассказывать... Век бы там гостить, так и то мало.
Но тут, знаете, весна подошла, сломало льды, и мы затосковали по
морю. Как утро - на берег. Когда на охоту - моржей пострелять, а то и
просто так - посмотреть на океан.
И вот однажды выходим все втроем, прогуливаемся. Фукс на сопку полез.
Вдруг слышу - кричит страшным голосом:
- Христофор Бонифатьевич, "Беда"!
Я думал, что случилось: или там камнем ногу придавило, или медведя
встретил, - мало ли что! Бросился на помощь. Лом тоже полез. А Фукс все
кричит:
- "Беда", "Беда"!
Взобрались мы к нему и, представьте, действительно видим - идет
"Беда" под всеми парусами.
Ну, бросились в город. А там уже готовятся к встрече... Мы - на
пристань. Нас пропустили, ничего. Однако смотрят уже несколько
недоверчиво.
Я ничего не понимаю. Как же так, черт возьми! Ведь на моих глазах
"Беда" пошла ко дну. Да что глаза, глаза и обмануть могут. Но ведь есть
соответствующая запись в вахтенном журнале. А ведь это как-никак документ,
бумага. И Фукс свидетель, а выходит так, что я дезертировал, что ли, с
судна в минуту опасности. "Ну, - думаю, - подойдут поближе, разберемся".
А подошла яхта - и вовсе стало непонятно. Смотрю - за рулем стоит
Лом, тут же рядом - Фукс, шкотовым. А у мачты - я и командую подходом.
"Да такого, - думаю, - не может быть! Может быть, это не я?"
Пригляделся: нет, я. Тогда на берегу не я? Пощупал живот: нет, и на берегу
вроде я. "Что же это, - думаю, - раздвоение личности, что ли? Да нет,
ерунда все это, просто сон мне приснился..."
- Лом, - говорю, - ну-ка ущипните меня.
А Лом тоже сам не свой.
Однако, знаете, ущипнул, постарался так, что я не сдержался,
вскрикнул даже...
Тут внимание собравшихся обратилось на меня, на Лома, на Фукса.
Обступили нас.
- Ну, - говорят, - капитан, может быть, вы объясните создавшееся
положение?
А "Беда" между тем подходит по всем правилам. Вот, знаете, кранцы
выложили. Дали выброску, пристают. Вот этот двойник мой раскланивается,
берет под козырек.
- Разрешите, - говорит, - представиться: капитан дальнего плавания
Врунгель с командой. Заканчивая кругосветный спортивный поход, прибыла
порт Петропавловск-Камчатский.
Публика на пристани кричит "ура", а я, знаете, так ничего и не
понимаю.
Нужно вам сказать, что я ни в какую чертовщину не верю, но тут
пришлось призадуматься. А как же, понимаете? Стоит передо мной живое
привидение и разговаривает самым нахальным образом.
А главное, я в дурацком положении. Вроде этакого мистификатора или
самозванца... "Ну ладно, - думаю, - по глядим, что дальше будет".
И вот, знаете, сходят на берег. Я стремлюсь выяснить положение,
пробираюсь к ним, но меня оттирают, и слышу, т"м, Врунгелю рассказывают,
что тут есть уже один Врунгель с командой.
Он остановился, осмотрелся кругом и вдруг заявляет:
- Ерунда! Не может быть никакого Врунгеля: я его сам потопил в Тихом
океане.
Я как услышал, так сразу все понял. Вижу, понимаете, старый приятель,
мечтатель адмирал, господин Хамура Кусаки под меня работает.
Ну пробился я со своей командой, подхожу вплотную к нему.
- Здравствуйте, - говорю, - адмирал! Как доехали?
Он растерялся, молчит. А тут Лом подступил, да как размахнется - и
Лома номер два одним богатырским ударом поверг наземь. Тот упал, и глядим
- у него вместо ног ходули торчат из брюк.
Тут Фукс осмелел, подлетел к Фуксу номер два, вцепился ему в бороду и
оторвал разом.
Лому-то с Фуксом хорошо: у одного рост, у другого борода, а у меня
никаких характерных признаков... "Чем же, - думаю, - мне-то своего
двойника донять?"
И вот, пока думал, он сам придумал лучше меня. Видит, дело дрянь,
достает кортик, хватает двумя руками - раз-раз! - и распорол живот
накрест... Харакири, самый самурайский аттракцион... Я даже зажмурился. Не
могу я, молодой человек, на такие вещи хладнокровно смотреть. Так с
закрытыми глазами и стою, жду.
Вдруг слышу - народ на берегу тихонько посмеивается, потом погромче,
а там и хохот пошел. Тогда я открыл глаза - и опять ничего не понимаю:
тепло, солнце светит, и небо чистое, а откуда-то вроде снег идет.
Ну, пригляделся, вижу - двойник мой заметно похудел, однако жив, а на
животе у него зияет огромная рана и из нее пух летит по всему берегу...
Тут, знаете, кортик у него отобрали, взяли под белые руки довольно
вежливо и повели. И команду его повели. А мы не успели опомниться, смотрим
- качают нас.
Ну, покачали, успокоились, выяснили отношения, потом пошли яхту
осматривать.
Я вижу - не моя яхта, однако очень похожа. Не обошел бы я на своей
весь мир - сам мог бы перепутать. Да. Ну, заприходовали эту посудину, как
полагается, а на другой день и пароход пришел.
Распрощались мы. Потом я с Фуксом уехал и вот, видите, до сих пор
жив, здоров и молод душой. Фукс исправился, поступил на кинофабрику
злодеев играть: у него внешность для этого подходящая. А Лом там остался,
командовать этой яхтой.
Вскоре я от него письмо получил. Писал он, что ничего, справляется, и
яхта неплохо ходит. Конечно, эта "Беда" не "Беда". Ну, да это не беда,
все-таки плавает... Да.
Вот так-то, молодой человек. А вы говорите, что я не плавал. Я,
батенька мой, плавал, да еще как плавал! Вот, знаете, стар стал, память
слабеет, а то бы я вам рассказал, как я плавал.
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
Mr_X


Алексей

Зарегистрирован: 2009-04-16
Постов: 1118
Местоположение: остров в океане

СообщениеДобавлено: Пн 08 Июл 2013 06:25    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

интересная детская фантастика " Баранкин будь человеком "
все конечно нет смысла копировать но пару фрагментов
в принципе можно








СОБЫТИЕ ПЯТОЕ
Лопаты всё-таки вручают... И Мишка вот-вот появится

И вот это воскресенье наступило! На папином календаре число и буквы
раскрашены весёлой розовой краской. У всех ребят из нашего дома праздник.
Идут кто в кино, кто на футбол, кто по своим личным делам, а мы с Костей
сидим во дворе на лавочке и ждём Мишку Яковлева, чтобы начать с ним
заниматься.
В будние дни учиться тоже небольшое удовольствие, но заниматься в выходной
день, когда все отдыхают, - просто одно мучение. На дворе, как назло,
стоит замечательная погода. На небе ни облачка, а солнце греет совсем
по-летнему.
С утра, когда я проснулся и выглянул на улицу, всё небо было в тучах. За
окном свистел ветер и срывал с деревьев жёлтые листья.
Я обрадовался. Думал, пойдёт град с голубиное яйцо, Мишка побоится выйти
на улицу, и наши занятия не состоятся. Если не град, то, может быть, ветер
надует снег или дождь. Мишка с его характером, конечно, и в снег и в дождь
притащится, зато в слякоть будет не так обидно сидеть дома и корпеть над
учебниками. Пока я составлял в голове разные планы, всё получилось
наоборот. Тучи сначала превратились в облака, а потом совсем исчезли. А к
приходу Кости Малинина погода вообще разгулялась, и теперь на дворе солнце
и небо чистое-чистое. И воздух не шевелится. Тихо. Так тихо, что с берёзы,
под которой мы сидим с Костей, даже перестали падать жёлтые листья.
- Эй вы, подберёзовики! - раздался из окна нашей квартиры мамин голос. -
Вы пойдёте в конце концов заниматься или нет?
Этот вопрос она задавала нам пятый или шестой раз.
- Мы ждём Яковлева!
- А разве без Яковлева начать нельзя?
- Нельзя! - сказали мы с Костей в один голос и отвернулись от окошка и
стали смотреть сквозь кусты акаций на калитку, из которой должен был
появиться Мишка.
Но Мишки всё не было. Вместо него за калиткой маячил, то и дело
высовываясь из-за дерева, Алик Новиков. Он был, как всегда, весь увешан
фотоаппаратами и всякими фотопринадлежностями. Я, конечно, не мог смотреть
спокойно на этого лазутчика и поэтому отвёл взгляд в сторону.
- Воскресенье называется! - сказал я, стиснув зубы.
В это время к Алику подошла Зинка Фокина; на плече она несла четыре
лопаты, под мышкой у неё была зажата какая-то картонная коробка, а в левой
руке сачок для ловли бабочек.
Алик сфотографировал Зинку с лопатами на плече, и они вместе направились к
нам. Я думал, что Алик взвалит теперь лопаты на свои плечи, но этого
почему-то не случилось. Все четыре лопаты продолжала тащить Зинка Фокина,
а Алик продолжал держаться обеими руками за фотоаппарат, который висел у
него на шее.
- Эй вы, фото-граф, - сказал я Алику, когда они вместе с Зинкой
приблизились к скамейке. - Кажется, эти лопаты Вам не по плечу, Ваше
Прояви-тельство!
- Зато они будут по плечу вам с Костей, - сказал, ничуть не смутившись,
Алик Новиков, наводя аппарат на нас с Костей. - И подпись: староста класса
3. Фокина торжественно вручает хозинвен-тарь своим соотечественникам...
Зинка Фокина прислонила лопаты к сиденью скамейки, а Алик Новиков щёлкнул
фотоаппаратом.
- Да, - сказал я, внимательно разглядывая лопаты. - Как в журнале "Костёр"
получается...
- Что это ещё получается? - спросила меня Фокина.
- Загадочная картинка, - пояснил я.
- Понимаю, - сказал Алик, - где у этой лопаты ручка?
- Нет, - сказал я Алику. - Где мальчик, который будет работать этой
лопатой?..
- Баранкин! - возмутилась Зинка Фокина. - Ты что, ты не собираешься
сегодня озеленять школу?
- Почему это я не собираюсь? - ответил я Зинке. - Собираться я
собираюсь... Только неизвестно, сколько времени я буду собираться...
- Баранкин, будь человеком! - сказала Зинка Фокина. - После занятий с
Мишей Яковлевым немедленно приходите в школьный сад!

Она хотела сказать нам с Костей что-то ещё, но раздумала, повернулась и с
лопатой на плече молча зашагала по направлению к школе.
Алик Новиков снова занял свой пост у калитки за деревом. Костя помрачнел
ещё больше и уставился на лопаты; он смотрел на них как
загипнотизированный, а я наоборот; я пытался на этот "инвентарь" не
обращать никакого внимания. Стараясь изо всех сил казаться весёлым, я стал
смотреть на деревья, даже не догадываясь о том, что до невероятных,
фантастических и, можно сказать, сверхъестественных событий, которые
развернутся в нашем дворе, остаётся совсем немного времени...


СОБЫТИЕ ШЕСТОЕ
Семь выходных дней в неделе - вот что поразило моё воображение!

В кустах громко чирикали воробьи. Весёлыми компаниями они то и дело
срывались с веток, перелетая с дерева на дерево, на лету их стайки то
сжимались, то растягивались. Было похоже, будто все воробьи были связаны
между собой резиновыми нитями.
Перед самым моим носом в воздухе беззаботно летала какая-то мошкара. Над
клумбой порхали бабочки. На скамейке, на которой мы сидели с Костей,
бегали чёрненькие муравьи. Один муравей даже залез мне на колено и стал
греться на солнышке.
"Вот у кого, вероятно, каждый день воскресенье!" - подумал я, с завистью
глядя на воробьев. Не сводя глаз с акации, я стал, наверное, в двести
пятидесятый раз сравнивать свою жизнь и жизнь воробьев и пришёл к очень
печальному заключению. Достаточно было взглянуть один раз, чтобы
убедиться, что жизнь птиц и разных насекомых была беззаботной и просто
замечательной; никто из них никого не ждал, никто ничему не учился, никого
никуда не посылали, никому не читали нотации, никому не давали в руки
лопаты... Каждый жил сам по себе и делал всё, что ему вздумается. И так
всю жизнь! Все дни раскрашены розовой краской! Всё время - праздник! Семь
дней в неделе - и все воскресенья! А у нас с Малининым один выходной в
семь дней, и то разве это выходной день? Так, только одно название. А
хорошо бы пожить хоть один денёчек вот так, как живут эти счастливые
мураши, или воробьи, или бабочки, только чтобы не слышать этих глаголов,
которые с утра до вечера так и сыплются на твою несчастную голову:
просыпайся, одевайся, пойди, принеси, отнеси, купи, подмети, помоги,
выучи! В школе тоже не легче. Стоит мне появиться в классе, только я и
слышу от Зинки Фокиной:
"Ой, Баранкин, будь человеком! Не вертись, не списывай, не груби, не
опаздывай!.." И так далее, и тому подобное...
В школе будь человеком!
На улице будь человеком!
Дома будь человеком!
А отдыхать когда же?!
И где взять время для отдыха? Немного свободного времени ещё, конечно,
можно выкроить, а вот где найти для отдыха такое местечко, чтобы тебе
абсолютно никто не мешал заниматься всем, что твоей душе угодно? И здесь
мне пришла в голову та невероятная идея, которую я уже давно, тайно от
всех вынашивал в своей голове. А что, если взять и попытаться её
о-су-щест-вить! Осуществить сегодня же! Сейчас! Более подходящей минуты,
может быть, больше никогда и не будет, и более подходящей обстановки и
настроения тоже, может быть, никогда не будет!.. Сначала надо обо всём
рассказать Косте Малинину. А может быть, не стоит?.. Нет, стоит! Расскажу!
А там будь что будет!
- Малинин! - сказал я шёпотом. - Слушай меня, Малинин!.. - От волнения я
чуть было не задохнулся. - Слушай!
Конечно, если бы мне не нужно было в этот выходной день заниматься, а
потом ещё и работать в школьном саду, то я, может быть, никогда бы не
поделился с Костей своим невероятным и неслыханным замыслом, но двойка,
красовавшаяся в моём дневнике, и лопата, прислонившаяся ко мне своим
черенком, переполнили, как говорится, чашу моего терпения, и я решил
действовать.


СОБЫТИЕ СЕДЬМОЕ
Единственная в мире инструкция

Я ещё раз взглянул на окна нашей квартиры, на небо, на Воробьёв, на
калитку, из которой вот-вот должен был появиться Мишка Яковлев, и сказал
по-настоящему взволнованным голосом:
- Костя! А ты знаешь, что утверждает моя мама?!
- Что? - спросил Костя.
- Моя мама утверждает, - сказал л, - что если по-настоящему захотеть, то
даже курносый нос может превратиться в орлиный!
- В орлиный? - переспросил Костя Малинин и, не понимая, к чему это я
говорю, уставился в стену нашего дома, на которой было написано мелом:
БАРАНКИН ФАНТАЗЁР НЕСЧАСТНЫЙ!!!
- В орлиный! - подтвердил я.-Но только, если захотеть по-настоящему.
Малинин отвёл свой взгляд от забора и недоверчиво посмотрел на мой нос.
Мой профиль был полной противоположностью орлиного. Я был курносый. По
выражению моей мамы, я настолько курнос, что через дырочки моего
задранного кверху носа можно разглядеть, о чём я думаю.
- Так что же ты ходишь с таким носом, если он может у тебя превратиться в
орлиный? - спросил Костя Малинин.
- Да я не о носе, дуралей!
- А о чём? - всё ещё не понимал Костя.
- А о том, что, если по-настоящему захотеть, значит, можно из человека
превратиться, к примеру, в воробья...
- Это зачем же нам превращаться, к примеру, в воробьев? - спросил Костя
Малинин, глядя на меня как на ненормального.
- Как ~ зачем? Превратимся в воробьев и хоть одно воскресенье проведём
по-человечески!
- Как это - по-человечески? - спросил ошеломлённый Малинин.
- По-человечески - значит по-настоящему, - пояснил я. - Устроим себе
настоящий выходной день и отдохнём как полагается от этой арифметики, от
Мишки Яковлева... от всего на свете отдохнём. Конечно, если ты не устал
быть человеком, тогда можешь не превращаться - сиди и жди Мишку...
- Как это - не устал? Я очень даже устал быть человеком! - сказал Костя. -
Может, побольше твоего устал!..
- Ну вот! Вот это по-товарищески!
И я с ещё большим увлечением стал расписывать Косте Малинину ту жизнь, без
всяких забот и хлопот, которая, по моему мнению, ожидала нас, если бы нам
удалось каким-то образом превратиться в воробьев.
- Вот здорово! - сказал Костя.
- Конечно, здорово! - сказал я.
- Подожди! - сказал Костя. - А как же мы с тобой будем превращаться? По
какой системе?
- Не читал, что ли, в сказках: "Стукнулся об землю и превратился Иванушка
в орла быстрокрылого... Стукнулся ещё раз об землю и превратился..."?
- Слушай, Юрка, - сказал мне Костя Малинин, - а это обязательно -
стукаться об землю?..
- Можно и не стукаться, - сказал я, - можно и при помощи настоящего
желания и волшебных слов...
- А где же мы с тобой возьмём волшебные слова? Из старой сказки, что ли?
- Зачем - из сказки? Я сам придумал. Вот... - Я протянул Косте тетрадь,
тетрадь, которую ещё никто не видел на свете, кроме меня. - Тут всё
написано...
- "Как превратиться из человека в воробья по системе Баранкина.
Инструкция", - прочитал Костя свистящим шёпотом надпись на обложке тетради
и перевернул первую страницу...


СОБЫТИЕ ВОСЬМОЕ
"Не хочу учиться, хочу быть птицей!.."

- "Не хочу учиться, хочу быть птицей!.." А это что, стихи, что ли? -
спросил меня Костя, - Не стихи, а заклинание. В рифму... - пояснил я. - В
сказках так всегда полагается. Знаешь, снип-снап-снур-ре-пурре-базелюрре...
- "Я уверен, без забот воробей живёт! Вот я! Вот я!.." А дальше
неразборчиво...
- Чего неразборчива? - сказал я. - "Вот я! Вот я! Превращаюсь в воробья!.."

- Складно получается! - сказал Костя.
- Всю ночь не спал, - сказал я и оглянулся по сторонам: я боялся, чтобы
нас с Костей кто-нибудь не подслушал.
- А что ж мы с тобой теряем время? - крикнул Малинин. - Давай скорее
превращаться, пока Мишка Яковлев не пришёл!
- Ты какой-то чудак, Малинин! Как это - скорей? Может, у нас с тобой ещё
ничего не получится. а ты уже радуешься да ещё орёшь на весь двор!
- Ну и что?
- Как это - ну и что! Дело таинственное, можно сказать, непроверенное.
Кто-нибудь подслушает - потом смеяться будут, если у нас ничего не выйдет.
- Ты же сам говорил, что если есть волшебные слова да ещё если захотеть
по-настоящему, то обязательно выйдет! - сказал Костя шёпотом.
- Конечно, выйдет, если захотеть по-настоящему! А вот как это - захотеть
по-настоящему? Вот в чём загадка! - прошептал я. - Ты, Костя, в жизни
чего-нибудь хотел по-настоящему?
- Не знаю, - тихо сказал Костя.
- Ну вот! А говоришь - скорей! Это тебе не двойку в тройку превращать.
Здесь, брат, двух человек надо превратить в воробьев. Вот какая задача!
- А зачем - в воробьев? В бабочек, я думаю, легче.
- Зачем же в бабочек? Бабочки - насекомые, а воробьи - это как-никак
птицы. На прошлом уроке мы как раз проходили воробьев. Ты в это время,
правда, постороннюю книгу читал.
- Верно. Я про воробьев не слушал.
- Ну вот, а я слушал. Нина Николаевна нам целый час рассказывала о
воробьях. Знаешь, какая у них замечательная жизнь?
- В воробьев так в воробьев! - сдался Костя Малинин. - Я в драмкружке в
"Снежной королеве" ворона играл, мне в воробья будет даже легче
превращаться. Давай скорее!
- Тебе бы только скорее! Сначала надо хоть немного потренироваться, -
сказал я, забираясь с ногами на лавочку.
Присев на корточки, как воробей, я втянул голову в плечи и заложил руки за
спину, словно крылья.
- Похоже! - сказал Костя, повторяя за мной все движения. - Чик-чирик!
- Ну вот что! - сказал я. - Тренироваться так тренироваться, а раньше
времени чирикать нечего. Давай лучше отработаем воробьиную походку.
Сидя на корточках, мы стали прыгать по лавочке и чуть не свалились на
землю.
- Тяжело! - сознался Костя, для равновесия размахивая руками, как крыльями.
- Ничего, - успокоил я Малинина, - когда мы станем настоящими воробьями,
прыгать будет легче.
Костя хотел ещё немного попрыгать, но я ему сказал, что тренировка
окончена и что теперь мы переходим к самому главному - к превращению
человека Малинина и человека Баранкина в воробьев.
- Замри! - скомандовал я Косте Малинину.
- Замер!
- Сосредоточься!
- Сосредоточился! - ответил Костя.
- А теперь по команде, мысленно, как говорится, в своём воображении,
начинай превращаться в воробья! Понятно?
- Понятно!
- Если понятно, тогда к превращению из человека в воробья приготовились!
- Приготовились!
- Начали!
- Начали!
Я зажмурил глаза, напрягся и, мысленно повторяя слова заклинания, начал
изо всех сил мысленно, в своём воображении, превращаться в воробья,
сомневаясь про себя в том, что у меня хватит настоящего желания и
настоящих сил, необходимых для такого неслыханного и невиданного и, можно
сказать, сверхъестественного задания...


ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЧИК-ЧИРИК! ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА!


СОБЫТИЕ ДЕВЯТОЕ
Стоит захотеть по-настоящему и..

Сказать по правде, у меня всю жизнь часто возникали в голове всякие
трудноосуществимые желания и фантазии.
Одно время я, например, мечтал изобрести такой аппарат, с помощью которого
можно было бы у любого человека на расстоянии отключить голос. По моим
расчётам, этот аппарат (я его назвал ТИХОФОН БЮ-1 - отключатель голоса по
системе Баранкина) должен был действовать так: предположим, сегодня на
уроке учитель рассказывает нам о чём-нибудь неинтересном и тем самым
мешает мне, Баранкину, думать о чём-нибудь интересном; я щёлкаю в кармане
выключателем тихофона, и голос учителя исчезает. У кого такого аппарата
нет, те продолжают слушать, а я в тишине спокойно занимаюсь своим делом.
Другой пример: я вхожу утром в класс. Зинка Фокина налетает на меня и тут
же начинает читать мне нотацию; я спокойно щёлкаю в кармане рычажком и
выключаю голос Фокиной на весь день...
Мне очень хотелось изобрести такой аппарат, но дальше названия у меня
почему-то дело не пошло, может быть, потому, что я не по-настоящему хотел
изобрести такой аппарат? -
Или вот в прошлом году, в последний день летних каникул, перед тем как
лечь спать, мне, например, ужасно захотелось стать взрослым, но не через
пятнадцать-двадцать лет, как становятся все нормальные люди, а назавтра
же. Скажем, так: спать ты ложишься ещё мальчишкой, просыпаешься утром,
смотришь - ты уже взрослый, с усами, и в школу идти не надо... Желание моё
было ужасно сильным, я даже во сне только об этом и думал. Утром первого
сентября я проснулся, конечно, пораньше. Смотрю - лежу в постели таким же,
как уснул, без усов, и надо идти в школу...
Были у меня и другие сильные желания, но ни одно из них, конечно, не
захватывало меня вот так, по-настоящему, как желание превратиться из
человека в воробья!..
Итак, когда я скомандовал Косте "начали" и зажмурился, я решил, что не
открою глаза до тех пор, пока мне не покажется, что я уже превратился в
воробья.
Я сидел на лавочке, не шевелясь, не отвлекаясь, не размышляя ни о чём
постороннем, и думал толь-ко об одном: "Как бы мне скорее превратиться в
воробья". Я ждал наступления этого момента с такой силой, с какой не ждал
даже начала летних каникул. А то, что во дворе с минуты на минуту должен
был появиться Мишка Яковлев, только удесятеряло мои силы и намерения.
Сначала я сидел на лавочке просто так, как сидят все обыкновенные люди, и
не чувствовал ничего особенного. В голову по-прежнему лезли всякие
неприятные человеческие мысли: и про двойку, и про арифметику, и про Мишку
Яковлева, но я старался обо всём этом не думать. Я считал, что если уж я
решил твердо превратиться в воробья, то и думать надо только исключительно
о чём-нибудь воробьином. Через некоторое время я заметил, что у меня в
голове наконец-то вместо человеческих мыслей стали появляться и
нечеловеческие. Так, например, мне внезапно захотелось немного пощебетать
на воробьином языке.
Вслед за мыслями стали возникать сами по себе разные нечеловеческие
желания и намерения: то мне хотелось спорхнуть с лавочки и немного
полетать по воздуху, то посидеть на самой вершине берёзы, то немного
пожить в скворечнике...
А когда я, по привычке, попробовал опять подумать о чём-нибудь
человеческом, то у меня, к моему удивлению, на этот раз ничего не
получилось. Ариф-метика мне показалась глупейшим занятием. Двойка
почему-то вообще перестала меня расстраивать и потеряла всякое значение, а
Мишка Яковлев стал мне представляться не знаменитым на всю школу
отличником, а каким-то неуклюжим и несчастным существом, которое не умеет
делать даже такой простой вещи, как летать по воздуху.
В это самое время у меня по ногам начали ползать мурашки. Они ползли всё
скорее и скорее. Потом побежали по спине, по рукам, по всему телу. Вдруг
совершенно неожиданно мне захотелось поклевать овса. Да, да! Овса!
Нечищеного, сырого овса! И чтобы он лежал на земле в пыли. И чтоб его было
много, этого овса, очень много. В общем, столько, чтобы я мог наклеваться
досыта.
Сижу я на лавочке с закрытыми глазами, по телу у меня мурашки, словно
сумасшедшие, носятся, как ребята на большой перемене, а я сижу и думаю:
"Интересно, что же означают эти мурашки и этот овёс? Мурашки - это ещё мне
понятно, это я, наверное, ноги отсидел, а при чём здесь овёс?"
Я даже мамину овсяную кашу на молоке с вареньем и ту ел дома всегда без
всякого удовольствия. Почему же мне хочется сырого овса? Я ведь всё-таки
человек, а не лошадь?
Сижу, думаю, гадаю, но ничего сам себе объяснить не могу, потому что глаза
у меня плотно закрыты, и от этого в голове совершенно темно и неясно.
Тогда я подумал: "Уж не случилось ли со мной чего-нибудь такого..." - и
поэтому решил осмотреть себя с ног до головы...
Затаив дыхание я чуть-чуть приоткрыл глаза и первым делом взглянул на свои
ноги. Смотрю - у меня вместо ног, одетых я ботинки, босые воробьиные лапы,
и этими лапами я стою босиком на лавочке, как самый заправский воробей. Я
открыл глаза пошире, смотрю - вместо рук у меня крылья. Открываю глаза ещё
больше, верчу головой, гляжу - сзади торчит хвост. Это что же получается?
Получается, что я всё-таки превратился в воробья!

Я - воробей! Я больше не Баранкин! Я самый настоящий, самый что ни на есть
воробейный воробей! Так вот почему мне так вдруг захотелось овса: овёс -
любимое кушанье лошадей и воробьев! Всё понятно! Нет, не всё понятно! Это
что же выходит? Значит, моя мама была. права. Значит, если
по-на-сто-я-ще-му захотеть, то можно действительно всего достичь и всего
добиться!
Вот это открытие!
О таком открытии стоит, пожалуй, прочирикать на весь двор. Да что на весь
двор - на весь город, даже на весь мир!
Я распустил свои крылья! Я выкатил грудь! Я повернулся в сторону Кости
Малинина - и замер с разинутым клювом.
Мой друг Костя Малинин продолжал сидеть на лавочке, как самый обыкновенный
человек... Косте Малинину не удалось превратиться в воробья!.. Вот тебе
раз!


СОБЫТИЕ ДЕСЯТОЕ
Что на воробьином языке означает...

Косте Малинину не удалось превратиться в воробья!
Он пыжился, жмурился, всё время ощупывал себя руками, чуть слышно шептал
себе под нос: "Вот я! Вот я! Превращаюсь в воробья!"-и всё безрезультатно.
А ещё торопил меня, а ещё кричал на весь двор: "Давай скорее превращаться
в воробьев! Давай быстрее! Давай сейчас же!" А сам как был Малининым, так
и остался. Только покраснел как рак, и больше ничего.
- Малинин! - закричал я на Костю. - В чём дело? Почему ты не превращаешься
в воробья?..
Но вместо этих слов из моего рта вылетело обыкновенное воробьиное
чириканье: "Чик-чирик! Чьвит-чьвит! Чиу-чиу!"
Повернув голову, Костя посмотрел в мою сторону и с изумлением вытаращил
глаза.
- Баранкин! - сказал он. - Это ты, Баранкин?..
- Чио! Чио! Чья! Чья! - ответил я ему по-воробьиному, что означало:
"Конечно, я! Не узнаёшь, что ли?!"
Убедившись, что я не вру и что я уже действительно не я, а самый настоящий
воробей, Малинин покраснел ещё больше - наверное, от зависти! - и чуть не
расплакался.
- Как же это у тебя получилось? - спросил он, часто моргая глазами.
Я сказал:
- Чень-чень-чень! Чик-чик-чик!.. (Очень просто! Чик! Чик! Чик! И готово!)
Затем между мною и Костей произошёл следующий разговор на разных языках:
Костя (со слезами на глазах). Значит, превратился! Вот здорово! А почему
же я не превратился?
Я. Чирик! Чим-чирим! (Откуда я знаю!) Чирик-чи-чвить-чить! (Наверное,
хотел не по-настоящему!)
Костя. Что ты на меня чвикаешь? Говори по-человечески!
Я. Р-р-р-чик! Чуть-чуть-чьвим-чим! (Как же я могу говорить по-человечески,
если я воробей!) Чепчик! Чи-чи-нип!

Костя. Ещё "чепчиком" обзывает!
А я совсем его и не обзывал "чепчиком". Я ему сказал: "Не падай духом,
Малинин! Ещё раз попытайся".
Костя стал ругать меня за то, что я, не дожидаясь его, превратился в
воробья, но я ему не стал ничего чирикать в ответ. Мне самому тоже было
это неприятно. Уговаривались вместе превратиться в воробьёв - и вот вам,
пожалуйста. Конечно, быть воробьем одному не так интересно, как вдвоём.
Я махнул крылом. Взлетел. Уселся на заборе злой-презлой и повернулся
спиной к Косте Малинину. И надо же было, чтобы в эту минуту на улице из-за
угла показался на велосипеде Мишка Яковлев. Я схватился крыльями за
голову. Всё пропало! Теперь Малинин уж ни за что не успеет превратиться в
воробья!
- Вот я! Вот я! Превращаюсь в воробья! - донёсся до меня снизу голос Кости
Малинина.
Не сводя глаз с Мишки Яковлева, я крикнул Косте с забора:
- Чим-чим-чим! Чер-чилим! Чер-чилим! Чересчур! Черес-чур! (Поздно! Мишка
на велосипеде едет! Сейчас он тебя учиться поведёт!)
Сам чирикаю и вижу, как Мишка уже въехал во двор и к лавочке подъезжает,
на которой сидит несчастный Костя Малинин, то есть не сидит, а должен был
сидеть... Я говорю "должен был", потому что, когда Мишка Яковлев подрулил
к лавочке, Кости на скамейке уже не было. Вместо Кости на скамейке стоял
на полусогнутых лапах воробей, и, судя по всему, этот воробей был не
воробей, а бывший Костя Малинин. Значит, пока я переживал и уже ни во что
не верил, Костя Малинин взял и тоже превратился в воробья со второй, а
может, и с третьей попытки. Впрочем, неважно, с какой попытки, важно, что
превратился.

- Костя, - крикнул Мишка, слезая с велосипеда, - Малинин! Ты куда
спрятался? Странно! По-моему, я его только что видел на лавочке. Конечно,
видел. Вот его учебники и тетради!
Мишка собрал тетради и учебники и, не обращая никакого внимания на рядом
сидящего воробья (который был вовсе не воробей, а Костя Малинин - вот
смехота!), оглядел весь двор, потом посмотрел на наше окно, из которого
показалась голова моей мамы.
- Здравствуй, Миша! - сказала мама. - А где же Юра и Костя?
- А я как раз хотел вас об этом спросить! - сказал Яковлев. - Учебники и
лопаты на лавочке лежат, а их нет...
- Вот сорванцы! - сказала мама. - Наверное, на улицу убежали... Ты, Миша,
заходи в комнату, они сейчас вернутся!
Мишка положил Костины учебники на седло и скрылся в подъезде, а я слетел с
забора на лавочку к Косте Малинину.
- Ир-чик! Ир-чик! Чуть-чуть-чуть! - сказал я Косте. (Молодец, Малинин!
Превратился всё-таки!)
На что мне Костя прочирикал:
- Че-че-че? (Честное слово?)
- Че-че-че! - сказал я. - Чуф-чуф-чуф! Чи-чи-чи! (Честное слово! Открой
глаза и увидишь!)
И Костя открыл свои голубые, как у девчонки, глаза... Глаза у него так и
остались голубыми! Воробей с голубыми глазами! Здорово!
Стоит на лапках, качается, хвостом сам себе равновесие помогает держать и
от удивления прийти в себя никак не может.
А я вытер крылом пот со лба и сказал:
- Всё в порядке! (Ч-уфф!)
- Ч-уфф! (Всё в порядке!) - сказал Костя Малинин и тоже вытер крылом лоб.
Мы обнялись и, подпрыгивая от радости, закружились по скамейке...


СОБЫТИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Встреча с бесхвостым

- Сей-час наедимся овса, - сказал я Косте Малинину, - и пом-чим-чим-ся!
Полетим!
- Куда?
- Можно направо, можно налево. Раз мы с тобой превратились, то нам теперь
всё можно. - Я поднял крыло, отставил лапку и прочитал с выражением; - "Мы
вольные пти-ти-ти-цы! Пора, брат, пора! Туда, где за морем белеет гора!.."
Одним словом, куда захо-тим-тим, туда и поле-тим-тим! Вот какая жизнь!
Малинин засмеялся.
- Юр-чи-чик! - сказал он. - В воробья ты превратился, а клюв у тебя
остался курносым. Чу-чу-деса!
- Врёшь!
- Ни-чуть!
- А у тебя глаза голубыми остались, как у дев-чон-ки! Чеп-чик!.
Я спорхнул с лавочки к луже и стал смотреться в воду. Клюв у меня
действительно остался курносым, и вообще я весь получился какой-то серый,
и перья у меня топорщились во все стороны, и на лбу торчал хохолок...
Костя Малинин выглядел совсем по-другому: у него была нарядная белая
грудка с галстуком, сам он был весь чистенький, аккурат-ненький, с
приглаженными перышками, как будто он только что из парикмахерской вылетел.
Впрочем, я ничуть не расстроился: я, когда был человеком, тоже не
отличался особенной красотой и аккуратностью. Подумаешь, курносый так
курносый. Взъерошенный так взъерошенный.
Не в этом дело. Дело в том, что я во-ро-бей и что теперь мне никто и ничто
не может испортить моего замечательного воробьиного настроения. А
настроение у меня было действительно замечательное! Ещё бы! В голове
совершенно пусто - ни забот, ни мыслей, ни тревог! И так будет весь день!
Целый день-день-день-день! Ну и день-день-день! Вот так день-день-день!
Я напился дождевой воды и ударил крылом по своему отражению, обдав
брызгами Костю Малинина, скакавшего по ту сторону лужицы.
- Костю-чок-чок-чок! Ну, как жизнь?
- Заме-ча-тельная! - чирикнул Малинин, брызгая в меня водой.
- А что я тебе говорил? А ты говорил: "Превратимся лучше в бабочек"! Давай
искупаемся!
- Холодно! Давай лучше овёс искать. Очень-чень есть хочется.
Найти овёс на нашем дворе оказалось делом нелёгким. Мне попадались и
конопляные зёрнышки, и арбузные семечки, и семечки обыкновенные, а вот
овса всё не было.
- Ты че-чего дерёшься! - услышал я вдруг за спиной Костин голос. - Юр-чик!
Он у меня из хвоста перо выдернул! Хулиган какой!
Я оглянулся и увидел, что невдалеке от меня Костю Малинина гоняет по траве
здоровенный бесхвостый воробей.
- Я скачу, - затрещал Костя, подбегая вприпрыжку и прячась за мою спину, -
вижу, в траве овёс лежит, нагнулся-слышу, у меня из хвоста кто-то перо
дёргает! Хулиганство какое!
- Ты че-чего к маленьким пристаёшь? - спросил я, подскакивая к
здоровенному воробью. - Че-чего ты людям выходной день-день портишь?
- Я ни-че-че-го! А че-че-го этот птен-чик на мой овёс разлетелся? На
чу-чу-жой двор заявились да ещё распоряжаются здесь! Что-то я вас здесь
раньше никогда не замечал!
Я хотел по-хорошему объяснить воробью, почему он не мог нас раньше видеть
на дворе, но верзила-воробей и не стал меня слушать. Он подскочил ко мне
и, не говоря ни слова, ударил меня по-воробьиному крылом в грудь. Ударил.
Отскочил. Ноги расставил и крылья для устрашения распустил.


Но я не растерялся. Я тоже распустил крылья веером, хвост - трубой,
подскочил к верзиле нос к носу да ка-ак дам ему подножку! Обыкновенную
человеческую подножку. Конечно, верзила-воробей не знал такого приёма и,
хотя он был выше меня на целую голову, свалился на траву как подкошенный.
Лежит на лопатках, ноги кверху задрал и молчит и больше не задирается. Он
думал, наверное, что мы ему сейчас с Костей зададим хорошую взбучку. А мне
этого воробья почему-то даже жалко стало.
- Эй ты, куцый! - сказал я. - Вставай! У. нас лежачего не бьют! Можешь
проваливать... Впро-чем-чем, можешь и остаться! Мы тебя сейчас-час угостим
овсом. Костя, где овёс?
- Здесь, в траве. Вот ов-син-синки, и вот ов-син-синки.
Но бесхвостый не обратил на мои слова никакого внимания. Он молча
поднялся, отряхнулся и испуганно запрыгал прочь.
~ Чеп-чик! - крикнул ему Малинин вслед, махая хвостом.
~ Сам ты чеп-чик! - сказал я Косте, зажимая лапой золотистую овсинку. - Не
мог без меня дать сда-чи!
Ко мне снова вернулось хорошее настроение. И Костя Малинин опять стал
весёлый-превесёлый.
- А здорово ты его чеб-чеб-чебурахнул! - ска-зал Костя, выгребая из травы
зёрнышко овса.
У меня даже слюнки потекли от одного вида аппетитных овсинок. Я поточил
клюв о камешек и ещё крепче зажал зёрнышко лапой. Сейчас я эту овсинку
раздолблю и съем... Сейчас!
- Кошка! - услышал я за спиной отчаянный голос Кости Малинина.
Я обернулся...


СОБЫТИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Кошка Муська хочет меня съесть.

Итак, я обернулся... Смотрю, Кости Малинина уже на земле нет, он уже на
акации. Привесился к ветке вниз головой, крыльями машет и кричит как
сумасшедший:
- Кошка! Сзади тебя кошка!
Я повернул голову в другую сторону. От мусорного сарая ко мне
действительно приближалась кошка, обыкновенная кошка. Только я никак не
мог понять, что было в этом ужасного и почему Костя устраивает такую
панику, как будто на дворе появился тигр. Просто псих какой-то этот
Малинин! Если бы я знал, что он будет таким нервным воробьем, я бы ни за
что с ним не связывался.


- Юр-чик! Скорее улетай! - продолжал метаться на ветке Костя Малинин.
Кошка подошла поближе и остановилась. И в этой незнакомой кошке я узнал
любимую мамину кошку Муську. Когда я ещё сидел на лавочке как человек, она
спрыгнула с подоконника, подошла ко мне и стала тереться о мою ногу, а я
её прогнал, чтобы она не мешала мне думать.
- Здорово, Муська!-чирикнул я. - Чу-чу-чу-ешь, кто я такой, или нет?.. Ты
что, не узнаёшь своего хозяина, что ли?.. Да ты не бойся, подойди поближе,
я тебя не съем! Это же я! Вотчу-чу-дач-ка! А вон на дереве Костя Малинин.
Тоже не узнаёшь? Костя, не бойся, лети сюда! Это наша Муська!
- Ты с ума сошёл! - снова затрещал на акации Малинин. - Она же тебя съест!
- Меня? Своего хозяина? Это ты с ума сошёл! Ты какой-то, Малинин,
чу-чу-чумовой!
Не успел я закончить фразу, как сзади на меня обрушилось что-то урчащее,
тяжёлое и подмяло под себя. "Муська!" - успел подумать я и рванулся изо
всех сил в сторону и вверх по направлению к акации, на ветках которой
продолжал чокать и трещать Костя Малинин. Я летел, как камень из рогатки.
Я чуть не сбил с дерева своего лучшего друга. Хорошо, что он удержался.
Тем временем я тоже успел зацепиться за ветку. С ветки акации я взглянул
вниз. Муська водила хвостом по траве, продолжая урчать и облизываться.
В воздухе медленно, как рыбки в аквариуме, плавали выдранные Муськой из
моего бока маленькие перышки.
- Полу-чи-чил! Полу-чи-чил! - продолжал злорадно трещать Костя Малинин.
- Ниче-че-го не понимаю, - чирикнул я. - Такая знакомая кошка... Можно
сказать, родная...
- "Родная! Знакомая"!.. Скажи спасибо, что вывернулся...
- Баранкин перед кошками никогда не отступал!
- Храбрый какой! Расчи-чи-рикался: "Иди сюда, я тебя не съем, чу-дач-ка"!
Сам чу-чу-дак! Ты забыл, что ли, что кошки едят воробьев?
- Да нет, - сказал я, - просто я ещё не привык к тому, что я воробей!
- "Не привык"! А почему же я сразу привык? - сказал Костя и добавил: - Вот
съела бы тебя твоя родная Муська, что бы я твоей матери сказал?
Я представил на секунду, что было бы, если бы мне действительно не удалось
вырваться из Муськи-ных лап, и мне стало не по себе. Откровенно говоря, я
просто испугался, хотя опасность миновала и бояться было уже нечего, но
перья у меня всё равно зашевелились и встали дыбом.
- Что это с тобой? - спросил меня Костя Малинин.
- Да так... Жарко! - сказал я, обмахиваясь одним крылом
Костя опять начал ругать меня, а я взял и сунул голову под крыло, чтобы не
слышать больше Костиной ругани, но в это время кто-то ткнул меня чем-то
острым в бок...
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
Mr_X


Алексей

Зарегистрирован: 2009-04-16
Постов: 1118
Местоположение: остров в океане

СообщениеДобавлено: Пн 08 Июл 2013 06:31    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Пользуясь замешательством воробьев, мы, прибавив ходу, скрылись за
деревьями и в изнеможении свалились на первую попавшуюся крышу.
От меня валил пар, а сердце прыгало, как крышка на кипящем чайнике.
-- Кончено! - сказал Костя, еле переводя дух. - Ты как хочешь, а я ли-чно
на-чи-рикался! Всё!
Малинин стукнул клювом по крыше и стал из последних сил ругать меня за то,
что я всё ему наврал про замечательную жизнь воробьев.
- А ещё целый месяц наблюдал за ними... - сказал Малинин. - "У них жизнь
без забот! У них жизнь без хлопот"!..
- А что я виноват, - сказал я, - если мне так показалось!..
А Костя Малинин сказал:
- Я говорил, что нам надо было сразу в бабочек превратиться. Бабочки и
гнёзд не вьют, и кошки их не едят, и питаются они не овсом, а сладким
нектаром. Ох, и вкусная, наверное, штука!..
Я промолчал. В жизни бабочек Костя Малинин, конечно, гораздо лучше меня
разбирался. У него одно время даже была их целая коллекция, только он её
променял на марки. А в бабочках Костя здорово разбирался, даже знал, как
зовут каждую и из какого она семейства. Вероятно, Костя был прав и нам
действительно следовало сразу же превратиться в бабочек. Заманчиво,
конечно, целый день порхать с цветка на цветок и всё время есть сладкое...
И всё же, прежде чем начать превращаться в бабочек, я хотел расспросить
Костю поподробнее об их жизни. А то как бы нам не напороться во второй
раз...
- А помнишь, нам Нина Николаевна рассказывала, - сказал я, - что бабочки
опыляют цветки...
- Ну и пусть опыляют себе! - сказал Костя. - А мы с тобой не будем!
Дураков нет!
Несмотря на то что в Костином ответе была своя железная логика, я всё-таки
решил ему задать ещё один вопрос:
- А как у бабочек в смысле учёбы? - спросил я. - Может, они тоже
чему-нибудь учатся?
- Ты долго мне будешь вопросы задавать? Вон уже кошки появились! - заорал
на меня как очумелый Костя Малинин.
Я думал, он меня разыгрывает. Смотрю - из чердачного окна действительно
вылезли три кошки, перемазанные углем, и уставились на нас с Костей. Две
из них мне были совершенно незнакомы, а третья была наша Муська. Видно,
она всё-таки решила меня съесть. Рассуждать больше было некогда.
- К перепревращению в бабочек приготовились! - скомандовал я лихорадочным
шёпотом.
- Приготовились! -- отозвался Малинин.
- На-чали! - сказал я.
- Как - на-чали?, - сказал Костя Малинин. - А чего говорить? Какие слова?
Действительно, я совсем и забыл, что моё старое воробьиное заклинание
совсем не годится для нового превращения в бабочек.
- Сейчас! - сказал я. - Сейчас! Сейчас переделаю...
- Скорей переделывай! - заорал Костя. - Готово! - сказал я. - Повторяй за
мной!.. Не хочу быть воробьем! Хочу быть бабочкой!.. То есть мотыльком!..
Я уверен, без забот
Мотылёк живёт!
Вот я! Вот я!
Превращаюсь в мотылька!..
- Нескладно получается! - сказал Костя, глядя в ужасе на приближающихся
кошек.
- Вот очутишься в животе у кошки, - сказал я,-тогда складно получится!
Повторяй скорее!
И Костя Малинин, закрыв от страха глаза, стал сыпать скороговоркой слова
моего нескладного волшебного заклинания, обгоняя меня на каждом слове...
Я уверен, без забот
Мотылёк живёт!..
"Только бы успеть! - подумал я. - Только бы успеть превратиться до того,
как нас сцапают кошки!.." Это была последняя мысль, мелькнувшая в моей
измученной воробьиной голове...


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Я - КАПУСТНИК И КОСТЯ - МАХАОН


СОБЫТИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЕ
Вредитель, известный населению

Пока мы с Костей Малининым шептали наперегонки слова заклинания и
сосредоточивались, кошки во главе с нашей Муськой тоже не теряли даром
времени. Осторожно ступая на лапы, они подкрадывались к нам всё ближе.
"Ладно, Муська, - мелькнуло у меня в голове, - если я останусь в живых, я
с тобой дома рассчитаюсь!"
Больше о кошках я решил не думать, так как это мне мешало превращаться в
бабочку. Теперь я всё своё внимание сосредоточил на цветах, на жизни, в
которой не надо вить гнёзд или драться за скворечники, а нужно только
порхать с цветка на цветок, греться на солнце и есть один сладкий нектар,
но вместо этого мне, как назло, в голову всё время лез проклятый овёс и
перед глазами продолжали мелькать воробьи, кошки, Венька с рогаткой и
всякая подобная чепуха из моей воробьиной жизни.
Я расстроился, открыл глаза и увидел, что расстояние между мною и кошками
значительно сократилось, а я как был проклятым воробьем, так им и остался.
Тогда я расстроился еще сильнее и решил больше не закрывать глаза - будь
что будет!
Сделав ещё несколько шагов, кошки вдруг остановились и стали о чём-то
между собой фыркать и мяукать.
"Совещаются, кому кого есть, - подумал я, - делят двух воробьев на трёх
кошек. Ну и пусть... Теперь уж я наверняка не успею превратиться в
бабочку"... На всякий случай я ещё несколько раз мысленно произнёс
волшебное заклинание.
Я уверен, без забот
Мотылёк живёт!
Вот я! Вот я!
Превращаюсь в мотылька!
Поспорив между собой, кошки разделились: одна стала подкрадываться к
Косте, а Муська со своей подругой направилась ко мне. "Вот хитрюга! Знает,
что она одна со мной всё равно не справится... И что я ей такого сделал, -
подумал я, не сводя глаз с Муськи, - только один раз чернилами облил, и то
нечаянно..."
В трёх шагах от меня Муська и её помощница заперли на месте. Они присели,
выгнули спины трамвайной дугой и заурчали. Царапая железную крышу ногтями,
приготовились к прыжку. "Собираются прыгать! Значит, мы с Костей не
превратились в бабочек, - подумал я. - Не успели! Значит, всё пропало!.."
Мне стало холодно. По телу побежали мурашки. Очевидно, это были последние
мурашки в моей жизни... Я уже хотел крикнуть: "Прощай, Малинин! Извини,
что я втянул тебя в такую историю!"
Но здесь с кошками случилось что-то непонятное: они выпучили глаза,
фыркнули и, вместо того чтобы прыгнуть вперёд, изо всех сил прыгнули в
обратную сторону от нас. Шерсть у кошек поднялась дыбом; покрутив очумело
головой, все трое ещё раз подскочили на месте и дунули в чердачное окно.
Они исчезли так быстро и неожиданно, словно позади нас с Костей увидели
огромную собаку. Я оглянулся - никакой собаки сзади не было. Зато я увидел
бабочкины крылья, которые торчали за моей спиной, как два паруса.
Так вот почему кошки так испугались: на их глазах из съедобного воробья я
превратился в несъедобную бабочку! Успел всё-таки! Вот здорово! Я в
восторге пошевелил маленькими треугольными крыльями и повернулся к Косте
Малинину, чтобы поделиться с ним своей радостью, но от неожиданности
вытаращил глаза. Рядом со мной, на том самом месте, где несколько минут
назад лежал пластом и чуть слышно чирикал полуживой воробей Малинин,
теперь сидела прекрасная бабочка с огромны-ми треугольными крыльями
черно-зелёного цвета.
Такую красивую бабочку я ещё никогда не видел, даже на картинках в книжке.
Не может же быть, что Малинину Косте удалось превратиться в такое красивое
насекомое. Нет, эта бабочка безусловно настоящая - сразу видно. А если это
настоящая бабочка, то где же тогда мой друг Малинин?.. Уж не свалился ли
он от страха с крыши на мостовую. Я посмотрел вниз. А может быть, Костю в
суматохе незаметно для меня всё-таки успела сцапать кошка? Я посмотрел в
чердачное окно. А может быть, он испугался кошек и перелетел на соседнее
дерево? Я повернулся и стал разглядывать растущий рядом с домом тополь.
- Чего ты крутишься, как на уроке? - спросила меня вдруг красивая бабочка
голосом Кости Малинина.

Я уставился на бабочку и спросил не своим голосом:
- А ты кто такая?
- Не кто такая, а кто такой!
- А кто ты такой?
- Да ты что, Баранкин, ты нарочно не узнаёшь меня, что ли?
- Малинин, это ты?
- А то кто же! Не узнал?
- Да, попробуй тебя узнай! Вот это превратился так превратился! А я уж
испугался, думал, с тобой что случилось.
- Как же! Держи карман шире! - сказал Малинин, разводя крыльями.
Я даже не мог отвести от Кости глаз, такой он был необычный.
- Костя, - сказал я, - а как же ты называешься?
- Как я называюсь? Очень просто!.. Сейчас вспомню. Крылья у меня сверху
черно-зелёные?
- Черно-зелёные.
- А с обратной стороны?
- Коричневато-чёрные.
- С золотыми точками?
- С точками... И ещё на каждом крыле по половине луны и по целой радуге.
- Всё ясно! Я превратился в махаона из семейства парусников.
- А я?
- А ты превратился в этого... Ну-ка, повернись! Я повернулся. Малинин
критически осмотрел меня с ног до головы.
- Так... - сказал он. - Крылья у тебя маленькие, жёлтенькие с чёрными
пятнышками. Понятно. Ты превратился в этого... во вредителя.
- В какого вредителя?
- В огородного. Известного населению под названием капустник из семейства
белянок...
- Вот тебе раз! А почему я превратился в капустника, а ты - в махаона?
- "Почему, почему"! Откуда я знаю! Наверное, потому что махаоны водятся на
Дальнем Востоке, а я жил три года в Хабаровске. А ты водишься в средней
полосе России.
- А это точно?
- Точно! У меня же коллекция была! Я все породы бабочек знаю... Я -
махаон, а ты - вредитель...
- "Вредитель"! От тебя очень много пользы! Если хочешь знать, так
капустником быть даже лучше, чем махаоном.
- Это почему же?
- Потому что у тебя крылья расфуфыренные, как у девчонки. Мне, например, с
такими крыльями было бы просто стыдно появиться среди ребят... то есть
среди мотыльков.
- Стыдно - и появляйся на своих!
- И появлюсь!
Я взлетел над крышей и сделал пробный круг возле чердачного окна. Крылья у
меня были, конечно, не такие удобные и прочные, как у воробья, но летать
на них было можно.
- Ну как? - спросил меня Костя.
- Порядок! - ответил я. - Только есть очень хочется.
- Ну, это дело поправимое, - сказал Малинин. - Сейчас я тебя угощу
нектаром. Нектар пить - это тебе не овёс клевать! Это, брат, знаешь какая
вкусная штука!.. Пальчики оближешь! Летим скорее!


СОБЫТИЕ ДВАДЦАТОЕ
"Спящая красавица"

Мы с Костей сделали ещё один прощальный разворот над чердаком и уже хотели
лететь за нектаром, как вдруг Костя Малинин заметил на стене дома
маленькую жёлтенькую бабочку. Она сидела под железным жёлобом, вцепившись
лапками в кирпичную стенку, сложив крылья, как прочитанную книгу.
- Настоящая! - сказал Костя Малинин. - Не то что мы с тобой! Привет
бабочкам! - крикнул он, помахав в воздухе лапкой. - Это крушинница.
- Ну и пусть! - сказал я. - Давай скорее - летим за нектаром!
- Подожди! Надо с ней познакомиться!
- Вот не было печали! Эх ты, девчатник!
- Здравствуйте, бабочка! - сказал Костя Малинии, цепляясь за стенку рядом
с крушинницей.
- Костя-махаон - девчатник! Костя-махаон - девчатник! - стал дразнить я
Малинина, летая над самой его головой.
- Привет крушинницам! - сказал Костя.
- Позор девчатникам! - сказал я.
Костя ещё раз поздоровался с бабочкой, но она продолжала сидеть молча и
неподвижно, не обращая на Малинина никакого внимания.
- Воображает из себя! - сказал я. - Так тебе и надо.
- Да нет, она не воображает, - сказал Костя, внимательно разглядывая
крушинницу. - Она спит.
- Спящая красавица! Понятно. Проснитесь, спящая красавица! С вами хочет
познакомиться сам Костя-махаон из семейства парусников!
Я сел рядом со спящей бабочкой и потормошил её лапкой.
- Бесполезно! - сказал Костя. - Теперь её из пушки не разбудишь. Она ведь
на всю зиму уснула.
- Почему это - на всю зиму?
- Потому что у них, у бабочек, такой закон природы!
- Чего ты врёшь, Малинин, какой ещё закон природы?
- Да честное слово! Все бабочки осенью умирают или засыпают до самой
весны. У них даже расписание есть, когда кому засыпать.
- Подожди, а как же мы с тобой? - встревожился я.
- Что - мы?
- Мы с тобой тоже бабочки, значит, мы тоже заснём по расписанию?
- Вообще-то раз мы бабочки, значит, тоже, наверное, должны уснуть...
когда-нибудь.
Меня это "открытие" просто ошеломило.
- Так зачем же мы тогда с тобой превращались в бабочек? - заорал я на
Костю. - Если мы каждую минуту можем заснуть, да ещё на всю зиму! Мы же на
один день только превратились, а уснём вдруг - и каникулы зимние проспим,
и на коньках не покатаемся, и в хоккей не поиграем. Эх, Малинин, Малинин!

- Чего ты психуешь? - сказал Костя. - Тебе же пока спать не хочется?
- Нет ещё.
- Ну и летим за нектаром, а там будет видно.
- Что значит "там будет видно"? А если я усну на лету и проснусь только
весной, превращусь в человека, а на экзаменах что буду делать? По всем
предметам двоек нахватаю из-за тебя.
- Подумаешь, - сказал Костя, - дома его спать не уложишь, а здесь он,
видите ли, боится на лету уснуть. Не бойся, не уснёшь. Я отвечаю!
- Не усну?
- Конечно, не уснёшь. Осенью засыпают какие бабочки? Обыкновенные. А мы с
тобой бабочки необыкновенные.
- А какие же мы?
- Мы с тобой человекообразные бабочки, вот какие! - заорал на меня Малинин.
- Ну и что? - заорал я на Малинина.
- А то, что на человекообразных бабочек этот закон природы, может быть, не
распространяется!
- Не распространяется, а может быть, и распространяется!
Я хотел ещё немного поругать Костю Малинина за его легкомыслие и особенно
за то, что он имел коллекцию бабочек, а скрыл от меня такой ужасный закон
природы, но в это время над нами, шумя крыльями, пролетел воробей и тут же
вернулся обратно.
При виде воробья Малинин почему-то сразу перестал на меня орать, съёжился
и полез прятаться под крышу.
Воробей прицепился к стенке недалеко от меня и нацелился на меня одним
глазом. Лицо воробья показалось мне почему-то очень знакомым. Когда он
повернулся ко мне боком, я увидел, что у воробья нет хвоста. Теперь я его
узнал сразу: это был тот самый куцый воробей, с которым я подрался на
дворе из-за овса.
- Здорово, чепчик! - крикнул я своему старому знакомому. - Ты на меня не
сердишься?
- Баранкин, прячься сейчас же! - услышал я за спиной Костин голос. - Он
тебя склюёт!
- Кто это меня склюёт? - не успел я крикнуть, как выскочивший из-под крыши
Малинин схватил меня за лапу и утащил под железный жёлоб.
В эту же секунду бесхвостый воробей оказался на моём месте. Обнаружив моё
исчезновение, он повертел во все стороны головой, подобрался к спящей
крушиннице, внимательно её осмотрел, клюнул, моментально проглотил и
полетел как ни в чём не бывало дальше.
Я посмотрел из-под крыши вслед улетавшему воробью, потом уставился на
Малинина.
- Я тебя забыл предупредить, Баранкин, - сказал Костя виноватым голосом, -
что настоящие воробьи очень любят есть бабочек, так что ты не очень-то
старайся попадаться им на глаза...
Мне, конечно, очень хотелось высказать Косте всё, что я думал в эту минуту
и о нём, и о жизни бабочек, но я молча сложил лапы на груди и сдержался. В
конце концов я не Малинин, это он расхныкался, когда устал быть воробьем.
А я Баранкин! Уж если я превратился в бабочку, то я все трудности и всякие
нечеловеческие мучения буду переживать молча, как настоящий мужчина. Тем
более, что у меня и сил-то не было ругаться с Малининым, так мне хотелось
есть в эту минуту.


СОБЫТИЕ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ
Кепка-зенитка

Подождав, пока воробей улетит подальше, мы Костей осторожно вылетели
из-под крыши и напра-вились за нектаром к видневшейся внизу клумбе с
цветами.
- Птицы только вверху опасны, - сказал Малинин, - а к земле чем ближе, тем
безопаснее. В крайнем случае, увидишь воробья - маскируйся.
"Маскируйся"! А если, пока я буду есть нектар, меня самого съедят, тогда
что?.." Меня так и подмывало задать этот вопрос Малинину, но я снова
сдержался и промолчал. Цветов на клумбе было очень много - и красных, и
белых, и синих, ~ и от всех шёл такой чудесный нектарный запах, как от
маминого печенья на кухне.
У меня от одного запаха нектара слюнки потекли и даже голова закружилась.
Я уже не слушал, что говорит мне Костя. Я самостоятельно выбрал самый
большой цветок и закружился над ним, выбирая место для посадки.
- Дави его! - раздался внезапно за моей спиной чей-то пронзительный голос.
Я перевернулся в воздухе и увидел невдалеке двух мальчишек с лопатами; они
размахивали кепками и бежали по направлению ко мне, громко топая ногами.
- Это непарный шелкопряд! Дави! Я его знаю! - крикнул один из них и,
заложив пальцы в рот, оглушительно свистнул.
Так как я, по словам Кости, был капустник и к непарному шелкопряду не имел
никакого отношения, то я не обратил на крики ребят никакого внимания. Я
опять спокойно перевернулся в воздухе и снова закружился над тем самым
большим цветком, от которого так вкусно пахло нектаром. В это время сзади
меня накрыла огромная тень, что-то свистнуло возле крыла и сильным толчком
воздуха бросило на землю.
- Ур-ра! Сбили! - закричал один из мальчишек, закружив кепку над головой.
Голос этого мальчишки мне показался знакомым.
- Нет, не сбили! - сказал другой мальчишка. - Он спрятался среди цветов!
Ищи!..
И второго мальчишки голос мне тоже показался знакомым. Я присмотрелся
получше к истребителям непарных шелкопрядов и узнал в них своих
одноклассников - Веньку Смирнова, того самого Веньку, что стрелял в нас с
Костей из рогатки, когда мы были ещё воробьями, и Генку Коромыслова,
Венькиного прихлебателя.
"Ладно, Венька! - подумал я про себя. - Твоё счастье, что я сейчас
бабочка, а то бы я рассчитался с тобой за всё!" Тем временем Венька и
Генка стали рыскать по траве и искать меня среди цветов. Но я не
растерялся. Я, как только упал на землю, сразу же сложил крылья вместе и
сделал вид, что я не бабочка, а сухой берёзовый листик. Ребята топтались
рядом со мной, один из них даже отшвырнул меня носком ботинка. Подождав,
когда они повернутся ко мне спиной, я подпрыгнул на крыльях и взлетел.
- Вот он! - заорали истребители непарных шелкопрядов, но было уже поздно.

Я уже взмыл высоко в воздух и оказался рядом с Малининым.
- Я тебе кричу: "Улетай!" - завопил на меня перепуганный Костя, - а ты в
цветок лезешь!
- Так ведь они кричали: "Дави шелкопряда!"- а ты сказал, что я капустник!
- Больно эти оболтусы в бабочках разбираются! - сказал Костя, опускаясь на
электрические часы, висевшие на столбе над клумбой.
Я посмотрел, который час, и почесал лапкой затылок. На часах было уже
ровно двенадцать, а наша жизнь опять шла совсем не так, как её расписывал
Костя Малинин. Есть хотелось всё больше и больше, а Венька с Генкой так и
не отходили от клумбы. Они подмигивали мне, махали руками, кивали головой
и терпеливо ждали, когда я снова спущусь на клумбу. Как же, нашли дурака!
Я думал, что им всё-таки надоест ждать и они уйдут, и тогда уж мы с Костей
наедимся нектара, но эти лоботрясы стали опять свистеть, размахивать
кепками и называть меня всякими обидными именами и прозвищами.
- От вредителей слышу! - крикнул я, разозлившись. - Зинка Фокина вас в
саду на воскресник ждёт, а вы здесь с бабочками прохлаждаетесь.
После этого Генка запустил в нас кепкой, а Венька полез на столб и
сорвался.
- Здесь не позавтракаешь! - сказал Костя так, словно он знал, о чём я в
эту минуту думаю.


СОБЫТИЕ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ
Прощайте, ребята! Может, больше не увидимся...

- Знаешь что, - сказал я Косте, - давай лучше слетаем на какой-нибудь
огород. Там сейчас хорошо, всё поспело: и репа, и морковь, и капуста! И
цветы там есть. И народу не так много.
- Эх ты, капустник несчастный, - сказал Костя, - с тобой сейчас нельзя
лететь на огород.
- Почему?
- Потому что сейчас на всех огородах таких вредителей, как ты, травят.
- Чем травят?
- Чем? Разными химическими ядами... После таких слов у меня просто крылья
опустились и перед глазами поплыли какие-то разноцветные круги.
- Что же это получается? - возмутился я. - На улице, того и гляди, крылья
оборвут, в огороде травят, в небе воробьи клюют... Для чего же мы тогда
превращались с тобой в бабочек? Чтобы с голоду подохнуть?
- Ладно, Баранкин, - сказал Костя, - не расстраивайся. Угощу я тебя
нектаром! Полетели!
- Куда полетели?
- В школьный сад!
- Там же ребята деревья сажают!
- Вот и хорошо! Мы там и нектара в цветнике наедимся и заодно с нашими
ребятами увидимся...
Костя Малинин сказал это так, словно он очень соскучился по нашему классу.
- В школу так в школу! - сказал я.
Мне и самому тоже почему-то захотелось увидеться с ребятами из нашего
класса. Даже не знаю почему. И, хотя в эту минуту мне больше всего на
свете хотелось есть, мне вдруг гораздо больше захотелось просто пролететь
мимо нашей школы, мимо родного класса, с которым у меня было связано
столько замечательных воспоминаний!.. Кто сказал "замечательных"? Что это
со мной происходит? Я, кажется, начинаю уже сходить с ума от этого голода.
Чтобы прийти в себя, я взял и встряхнулся, как собака после купания. И
правильно сделал. потому что после встряхивания все мои жалобные мысли,
как брызги, разлетелись в разные стороны и мне сразу же стало легче. И
теперь я мог думать о встрече мужественно, без всяких переживаний, не то
что Костя Малинин. У него, как только он заговорил о ребятах, глаза
сделались какие-то большие-пребольшие и, по-моему, даже мокрые-премокрые.
- Там и позавтракаем, - сказал грустно Костя Малинин.
- И пообедаем, и поужинаем, - сказал я бодрым голосом, чувствуя, что
одного завтрака мне будет маловато.

Спорхнув с часов, мы наперегонки полетели к школьному саду. Первый раз в
жизни мы мчались в школу с Костей Малининым с такой скоростью, с какой
обычно спешили из школы домой. Я, конечно, был уверен, что я прилечу в сад
первым. Каково же было моё удивление, когда я сразу же отстал от Малинина
на три дома. Я сначала даже не поверил своим глазам. У нас в классе Костя
считался самым слабосильным парнем, а со мной на уроках физкультуры даже
никто не пытался тягаться. Уж по физкультуре у меня в дневнике всегда была
пятёрка (только моя мать почему-то никогда не считала эту пятёрку
настоящей). Я решил поднажать и замахал своими жёлтыми треугольниками как
сумасшедший, но и это не помогло ни капельки. На своих расфуфыренных
крыльях Костя-махаон летел, как по линейке, а я всё время проваливался в
какие-то воздушные ямы, шатался из стороны в сторону, кувыркался и падал
то на одно крыло, то на другое. Заметив, что я отстал, Костя Малинин, к
моему стыду, вернулся обратно и сказал мне, Баранкину, первому силачу в
классе, слова, которые я не забуду никогда в жизни: "Эй ты, капустник! Ты
не можешь лететь побыстрее? Что ты всё время отстаёшь?" Сказав это, он
назло мне опять легко обогнал меня, потом опять вернулся, опять обогнал,
крикнул: "Баранкин! Ты что летишь, как пирог с капустой? Жми на все
педали! Нектар близко!" Этих слов я Малинину тоже никогда не забуду. Когда
он, загребая своими крыльями, как вёслами, ещё раз пролетел, торжествуя,
надо мной, я взял и схватил его за задние лапы и таким образом прицепился
к Малинину на буксир. Убедившись, что я больше от него не отстаю, Костя
перестал осыпать меня всякими ядовитыми словечками, и, как ни пробовал от
меня оторваться, теперь у него из этого ничего не получалось.
- Что-то тяжело лететь стало! - сказал Костя.
- А по-моему, лететь стало гораздо легче! - сказал я и подумал про себя:
"Пусть Костя поработает за двоих, раз у него такие крылья. Я же таскал его
на своём хвосте, когда был воробьем, теперь могу и отдохнуть немного".
Сложив крылья, я скользил по воздуху вслед за Малининым, для вида изредка
помахивая своими равнобедренными треугольниками. Так, на буксире, Костя
доставил меня до самой школы, до того места, где в школьном саду наш класс
сажал деревья.
- Тормози! Приехали! - крикнул я Косте, когда он, пыхтя, перетянул меня
через верхушку дерева и потащил мимо ограды к кирпичному зданию нашей
школы.
Опустившись на один из подоконников на высоте третьего этажа, мы подползли
к самому краю и, посмотрели вниз. В саду кипела работа. Ребята, весело
переговариваясь, копали ямки, другие бережно опускали в землю саженцы и
поливали их из леек водой. Костя Сергеев нарочно перемазался весь землёй и
строил всякие рожи. И все смеялись. Все были довольны! И всем было хорошо!
- Ну и пусть работают! - сказал Костя. - Они работают, а мы будем есть
нектар. Если бы они узнали, что мы сейчас будем есть настоящий нектар, они
бы нам наверняка позавидовали...
- Кому это - нам? - спросил я.
- Нам, бабочкам... - сказал Костя Малинин неуверенным голосом.
Я вспомнил "спящую красавицу", которую склевал бесхвостый воробей,
прислушался к урчанию в своем голодном желудке, посмотрел с ненави-стью на
воробьев, шныряющих с ветки на ветку в школьном саду, и сказал:
- Да уж, конечно. Они бы нам позавидовали... - Я сказал это без всякого
энтузиазма, отвернулся от ребят и увидел, как в школьные ворота влетели на
велосипеде Мишка Яковлев и Алик Новиков (он сидел на багажнике).
Что-то громко крича, они подкатили прямо к Зинке Фокиной и, соскочив на
землю, стали о чём-то рассказывать ей и окружившим её ребятам. В саду
наступила тишина. Никто внизу больше не смеялся, не шутил, а Костя Сергеев
даже вытер платком с лица землю и перестал кривляться.
- Что-нибудь случилось, - сказал Костя.
Я промолчал. Мишка и Алик, поговорив со старостой нашего класса, снова
сели на велосипед и укатили. Зинка Фокина посмотрела из-под руки им вслед,
затем подозвала к себе ещё троих наших ребят, отобрала у них лопаты и дала
какое-то задание.
Ребята выбежали на улицу и разошлись в разные стороны.
- Ищут кого-то... - сказал Малинин.
- Не кого-то, а нас с тобой! - сказал я Косте.
- Ну и пусть! - сказал Костя. - Они будут искать, а мы будем есть нектар.
Полетели!
Я промолчал. Есть, конечно, хотелось всё сильней и сильней, и нектар был
близок... Но воробьи тоже были совсем рядом, и их чириканье совершенно
отбивало у меня всякий аппетит.
"Как бы они нас не склевали с Костей..." - подумал я, глядя на воробьев,
шныряющих среди клумб с цветами. Подумал я об одном, а сказал, конечно,
совсем другое.
- Летим! - сказал я громко и решительно и добавил тихо про себя:
"Прощайте, ребята! Если нас с Костей склюют воробьи, то мы. наверное,
больше никогда не увидимся!.."
Нацелившись на клумбу с цветами, я распустил крылья и прыгнул ласточкой с
подоконника вниз, словно с купальной вышки в холодную воду...


СОБЫТИЕ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ
Противочихательная прививка

В воздухе от цветов опять запахло вкусным нектаром, словно на кухне от
маминого печенья. У меня потекли слюнки и опять закружилась голова. Я
сложил крылья, нацелился в середину самого большого цветка и нырнул в него
вниз головой, но промахнулся (неудивительно!) и воткнулся в траву по самые
пятки своих задних ног. Пришлось выбираться из травы и начинать всё
сначала. На этот раз я забрался на цветок по стеблю и запустил хоботок в
самую середину цветка, туда, где, по моим расчётам, должен был находиться
нектар. Однако долгожданного нектара в цветке не оказалось. Запах нектара
был, а самого нектара не было. Пахло хорошо, точь-в-точь как в мамином
пустом флакончике из-под духов, а поживиться было нечем. Тогда я взял и
забрался в цветок прямо с головой, так что у меня наружу только одни
крылья и ноги торчали, стал шарить в темноте хоботком по стенкам, но в это
самое время из цветка кто-то полез мне навстречу. Я решил, что это
какая-нибудь посторонняя бабочка успела раньше меня забраться в цветок и
слопать весь нектар. От одной этой мысли меня прямо зло разобрало. Ты
из-за этого нектара, можно сказать, жизнью рискуешь, а у тебя его из-под
самого носа слизывают. Я взял и боднул бабочку головой. Бабочка угрожающе
загудела и боднула меня, затем она упёрлась своей головой в мою голову и
выдави-ла меня из цветка наружу, как зубную пасту из тюбика. Я со злости
ударил крыльями по тычинкам с такой силой, что цветочная пыльца поднялась
столбом и окутала меня, словно облаком. Я от этой пыльцы чуть не
задохнулся.

- Ладно, бабочка, - сказал я, разгоняя крыльями пыльцу, - только появись
на свет, я тебе все ноги... А-а-п-чхи!!! Я тебе покажу, как чужой
нектар... А-а-п-чхи!.,
Пока я чихал, смотрю - из цветка вылезает... только не бабочка, а пчела,
самая настоящая пчела, вся полосатая, словно она в пижаме. Вылезла это она
из цветка и уставилась на меня своими буркалами. Она на меня смотрит, а я
сижу на краю цветка и чихаю на неё и, главное, удержаться никак не могу. А
пчела, видно, так растерялась, что даже гудеть перестала. Я чихаю, а она
лапой утирается, я чихаю, а она утирается и молчит. Раз десять я,
наверное, на пчелу чихнул, не меньше, а потом опомнился и даже в ужас
пришёл. "Баранкин, - сказал я сам себе, - на кого ты чихаешь, Баранкин? Ты
на пчелу чихаешь, несчастный капустник... Вот она сейчас тебе... ап-чхи!..
как сделает противочихательную прививку, тогда ты будешь знать...
ап-чхи!.. как чихать на пчёл!.. Тебя ведь в деревне, когда ты был
человеком, кусали один раз пчёлы, так что ты... ап-чхи!.. знаешь, чем это
пахнет?.."
"Знаю!" ~ ответил я сам себе и, как сидел на краю цветка, так и повалился
навзничь в траву.
Перевернувшись несколько раз через голову и смотав поскорее свой пустой
хоботок, я выровнял над самой травой полёт и стал улепётывать от пчелы в
кусты, подальше от цветочных клумб, через дорожку, за деревья, туда, где
среди стволов мелькало что-то пёстрое, похожее на крылья Кости Малинина.
Я думал, что Малинин позорно бросил меня одного посреди клумбы:
оказывается, его в кусты тоже загнала пчела, она и сейчас всё ещё металась
за ним и что-то грозно гудела на своём пчелином языке.
"Так ему и надо! ~ подумал я, наблюдая, как пчела усердно гоняется за
Костей. - Жалко, что пчела только одна. Я бы сейчас сам напустил на
Малинина ещё штук сто пчёл, чтобы он в следующий раз не болтал языком и не
вводил в заблуждение своих товарищей. "Будем порхать с цветка на цветок!..
Нектара наедимся!.." Вот и пусть сейчас его пчела угостит таким
"нектаром", чтоб ему в другой раз не захотелось больше превращаться в
бабочку... Ап-чхи!"
- Спасите! - закричал в это время Малинин. - Баранкин! Где ты? Ой, мама!
Мне хотелось, чтобы пчела подольше погонялась за Костей и как следует его
проучила, но, когда он закричал, да ещё таким жалобным голосом, мне его
даже жалко стало. И потом я вспомнил, что Малинин не человек, а бабочка.
Его пчела ужалит, а он возьмёт и заболеет или, того хуже, умрёт от
пчелиного яда. Что я с ним тогда буду делать?.. Я ведь не знаю, как
бабочки переносят укусы пчёл, а может быть, они их вообще не переносят...
Схватив в лапы лёгонький сучок, я подлетел к пчеле сзади и изо всех сил
ударил её по голове. Оглушённая ударом, пчела свалилась в кусты, а у меня
от голода потемнело в глазах, и я, кренясь на один бок, стал падать в
траву...


СОБЫТИЕ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ
Я понимаю свою ошибку, но в действие вступает ужасный закон природы

Когда я открыл глаза, я увидел, что лежу на берегу большой лужи, а возле
меня сидит мой лучший друг Малинин и обмахивает меня своими расписными
крыльями.
- Что с тобой? - спросил меня Костя.
- Так, полежать захотелось... - сказал я. - Ап-чхи!.. Что такое? Никак не
могу прочихаться!..
- Знаешь, где ещё можно поесть нектара? - сказал Костя.
- Иди ты со своим нектаром знаешь куда... Ап-чхи!.. - Я смерил Малинина
презрительным взглядом с ног до головы и чуть не расхохотался.
Он сидел на берегу лужи, весь перемазанный цветочной пыльцой, одно крыло у
него торчало торчком, а другое повисло, как ухо у собаки. И вид у него был
такой несчастный-пренесчастный, что мне его опять стало ужасно жалко, но
на этот раз я взял себя в руки.
Собрав последние силы, я пополз молча к луже и стал с наслаждением пить из
неё обыкновенную дождевую воду.
Малинин попробовал ещё раз заговорить со мной, но я теперь на все его
вопросы отвечал молчанием. Я решил с ним вообще больше никогда в жизни не
разговаривать.
Я демонстративно пил из лужи сырую воду (это вместо обещанного нектара!) и
размышлял. Неужели я всё-таки ошибся? Да нет, не может же быть, чтобы на
земле не было такой жизни, о которой я мечтал там, на лавочке во дворе.
Есть такая жизнь, и я её во что бы то ни стало найду! Просто мы с
Малининым Костей, очевидно, не там её искали. Конечно, наше превращение в
бабочек и воробьев было ошибкой. Теперь-то уж это было совершенно ясно. Их
жизнь выглядела только со стороны прекрасной, а на самом деле при
ближайшем рассмотрении она оказалась просто невыносимой. Но почему? Я
сидел, молча пил воду, думал, думал и решил, что такой жизни, о которой мы
мечтали с Костей, наверное, вообще на земле нет..
В это время мимо меня пробежал по берегу лужи муравей. Муравей то бежал,
то останавливался, а я смотрел на него и продолжал мучительно думать:
"...Если такой жизни нет на земле, то, может быть, она есть ТАМ, под
землёй, и, если от всяких хлопот и забот нельзя улететь, так, может, от
них можно просто взять и спрятаться, взять и скрыться от них, предположим,
в том же муравейнике..." Я проводил взглядом муравья и с сомнением покачал
головой. Спрятаться в муравейнике, конечно, можно, а как быть с муравьями?
Они же, можно сказать, знаменитые работяги. Сколько я ни наблюдал за ними,
никогда я не видел, чтобы муравьи просто сидели бы на месте и ничего не
делали. Всё время они или куда-то бегут, или откуда-то возвращаются и
всегда с собой тащат или какой-нибудь листик, или комочек земли, или
хвойную иголку... И на муравейник как ни посмотришь, всё время они его
ремонтируют, с утра до вечера... Вот так превратишься в муравьев, а они
возьмут и заставят вместе с ними пыхтеть на строительстве... Нет, уж лучше
ещё раз превратиться во что-нибудь другое, только не в муравья!.. А в
кого? В кого же всё-таки нужно превратиться так, чтобы опять не влопаться
в эти ужасные перепалки и передряги, из которых мы с Костей еле ноги
унесли? В кого же надо превратиться? В кого?.."
И тут я вдруг неожиданно вспомнил, как в тот злополучный день на общем
собрании Алик Новиков почему-то обозвал нас трутнями! Тру-тня-ми!
Минуточку! Минуточку! А что такое трутни? А трутни - это, между прочим, и
есть такие существа, которые ведут такую жизнь, о которой мы мечтали с
Костей на лавочке! Тогда почему же мы превращались в воробьев и в бабочек?
Вот дураки! Какие же мы с Костей были беспросветные дураки!
- Малинин! - закричал я (когда я понял нашу ошибку, я, конечно, сразу же
перестал сердиться на Костю и решил тотчас же поделиться с ним своим
открытием). - Малинин! - закричал я. - Ох, и дураки мы с тобой, Малинин!
- Конечно, дураки! - согласился со мной охотно Малинин. - Особенно ты,
Баранкин!..
- Да я-то, я просто круглый идиот, Малинин! И как это мне сразу в голову
не пришло!.. Сколько зря времени потеряли!
- Вот именно! - отозвался Костя.
- И зачем нам надо было превращаться с тобой в воробьев и бабочек?
- Вот я тебя и хочу об этом спросить, Баранкин! - сказал Малинин. - Зачем
нам надо было с тобой превращаться в бабочек и воробьев?
- Когда нам надо было сразу же превратиться в трутней!
- Как - в трутней? Почему - в трутней? - закричал Костя Малинин испуганным
голосом.
- Потому - в трутней, что трутни потому и называются трутнями, что они в
жизни ничего не делают или делают только то, что им захочется! А ведь это
и есть наша с тобой мечта, Малинин!
- Знаешь, Баранкин! - сказал Малинин каким-то противным голосом. - Я из-за
тебя уже столько истратил сил на то, чтобы ничего не делать, что уж лучше
бы я всё это время что-нибудь делал!..
- Малинин! - закричал я. - Но ведь я тоже не меньше твоего на это сил
потратил! А теперь мы с тобой превратимся в трутней и от всего этого и
отдохнём!
- Как - превратимся! - завопил Костя Малинин. - Опять превратимся?.. Ну
знаешь, Баранкин! Хватит с меня, Баранкин! Я и так за эти два раза
напревращался по горло!
- Костенька! Так ведь те же два раза не в счёт! Раз не в того, в кого
надо, превращались, значит, не считается ведь!
- Почему это - не считается?
- Потому что надо же нам в конце концов превратиться в того, в кого надо
было превратиться... А превратиться нам надо было в трут-ней!..
- Да в каких трутней?.. - спросил Костя вдруг каким-то спокойным и даже
безразличным тоном.
- Ну что ты? - сказал я. - Что ты, не знаешь, что ли, какие бывают из себя
трутни?
- Не знаю я, какие из себя бывают трутни, - ответил Малинин, почему-то
потягиваясь и зевая.
- Ну что ты, Костя, - сказал я, немного растерявшись, - ты должен знать,
какие бывают они из себя...
- Почему это я должен?.. А ты сам-то, Баранкин, знаешь?..
Я хотел по инерции закричать, что я, конечно, знаю, какие трутни бывают из
себя, но поперхнулся и ничего не сказал, потому что, честно говоря, я... я
не имел ни малейшего представления о том, как выглядят эти самые
изумительные трутни, в которых нам давно бы следовало превратиться с
Костей Малининым! Вместо этого я произнёс совсем другое.


- Ну что ты, Малинин, - сказал я, - помнишь, нам Нина Николаевна
рассказывала про трутней и рисунки показывала...
- Не помню, - сказал Малинин, - и ты не можешь помнить...
- Это почему?
- Потому что на этом уроке мы с тобой вместе изобретали новый язык...
Это правда, на том уроке мы с Костей действительно оба не слушали Нину
Никол
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
Mr_X


Алексей

Зарегистрирован: 2009-04-16
Постов: 1118
Местоположение: остров в океане

СообщениеДобавлено: Пн 08 Июл 2013 06:40    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Малинин! - сказал я, спрыгивая с ветки на землю. - Сейчас мы разыщем с
тобой муравейник, займём отдельную комнату, запрёмся, закроем дверь на
замок и...
- У них же нет, наверное, дверей и замков в комнатах, - усомнился Костя.
- Неважно! - сказал я, развеселившись ещё больше. - Важно, что комнаты
есть, а уж загородиться чем-нибудь от всего на свете мы сумеем! Мы с тобой
бабочки учёные и воробьи стреляные, нас теперь на мякине не проведёшь!
Я побежал по земле и на радостях ударил лапой попавшееся мне на пути
круглое семечко, напоминавшее по форме футбольный мяч.
Костя Малинин принял мою передачу и отпасовал семечко обратно. Только
здесь, на земле, я разглядел хорошенько Костю-муравья. Он весь блестел
так, словно его начистили сапожным кремом, и талия у него была очень
смешная - тонюсенькая-пре-тонюсенькая, как у девчонки, и ног было сразу
шесть штук. "Очень это здорово, что у муравья шесть ног, - подумал я, - в
футбол удобно играть. Особенно бить по воротам со всех шести ног. И в
воротах стоять тоже удобно: на двух ногах стоишь, четырьмя ловишь мяч..."
В доказательство своей мысли я подпрыгнул в воздухе и ловко принял на
грудь семечко-мяч всеми четырьмя лапами сразу. В обнимку с мячом я упал на
землю и покатился, громко смеясь от удовольствия.
- Куча мала! - крикнул Костя Малинин и повалился на меня.
Мы уж совсем начали было кувыркаться, но тут я заметил, что из леса, то
есть из травы, навстречу нам вышло человек шесть муравьев. Я, конечно,
очень обрадовался. Вскочил.
- Здорово, ребята! - крикнул я муравьям, поднимая в знак приветствия все
четыре лапы. Потом я ударил по мячу ногой и сказал: - Может, по случаю
выходного в футбол сыграем, ребята?.. Вас сколько человек? Шесть? И нас
двое! Как раз! Разделимся на две команды по четыре! Чур, я - центр
нападения!
Настоящие муравьи как-то странно посмотрели на меня, похлопали друг друга
усиками, пошептались между собой, дали задний ход и тихо скрылись в
зарослях травы.
Мы с Костей побежали их догонять, но в соседнем лесу, то есть в траве, уже
никого не было, зато совсем рядом внизу, под пригорком, мы обнаружили
дорожку, по которой шло самое оживлённое муравьиное движение.
Муравьи сновали взад и вперёд. Одни из тех, что были поменьше ростом,
несли на себе комочки земли, палочки, листики, хвойные иголки. Другие
муравьи, широкоплечие, с большими головами и огромными челюстями, волокли
гусениц, мёртвых мух и жуков...
- Что это они, Малинин? - спросил я Малинина, насторожившись. - Работают,
что ли?
- Да что ты, Баранкин, - ответил Малинин, - это они гуляют по своей
главной улице.
- Как - гуляют? - спросил я недоверчиво.
- Так, гуляют. Сегодня же воскресенье!
- А зачем же они тащат на себе всякие брёвна и камни, если сегодня
воскресенье?.. Малинин промолчал.
- А по-моему, они не гуляют, а работают...
- Ну что ты, Баранкин, - возмутился Малинин, - какая же работа может быть
в выходной день?
- А брёвна на плечах? - спросил я Малинина.
- А брёвна... - ответил Малинин. - А брёвна... это у них так принято
гулять с брёвнами на плечах!
- Принято? - переспросил я, потом протёр глаза лапами, уставился
повнимательней на муравьев, и сердце у меня заныло от какого-то очень
нехорошего предчувствия.
Это ощущение возникло у меня и от того, что я увидел, и ещё от фразы
Малинина, которую он произнёс, глядя на муравейник.
- Знаешь что, Баранкин, - сказал Костя, - давай лучше не пойдём в
муравейник, давай лучше гулять одни, где-нибудь там... - И Костя махнул
лапой в сторону, совершенно противоположную от муравейника.
Собственно говоря, я это и сам хотел предложить Косте, просто он немного
опередил меня с этим предложением, поэтому я, не колеблясь ни секунды,
сказал:
- Давай, Малинин, давай! Включай, Малинин, задний ход.
"Пока не поздно", - хотел добавить я, но промолчал.
Мы хотели попятиться прочь от муравейника, но здесь с нами обоими
случилась непонятная вещь: вместо того чтобы пятиться назад, мы стали
пятиться вперёд, прямо по направлению к муравейнику. Я ясно чувствовал,
что я делаю это вопреки своему желанию, чувствовал и понимал, но ничего не
мог с собой сделать, потому что какая-то неведомая сила медленно, шаг за
шагом, стала приближать нас с Костей к муравейнику.


СОБЫТИЕ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЕ
Мы ремонтируем муравейник

Медленно, нехотя, вопреки своему желанию мы продолжали с Костей
приближаться к снующим взад-вперёд муравьям, и с каждым шагом мне
становилось всё ясней и ясней, что все муравьи, все до одного, заняты
делом, несмотря на то что для всех людей этот день был выходным днём.
Муравьи работали, работали, трудились, и отрицать это было просто
бессмысленно. Незаметно мы очутились в самой муравьиной гуще, так близко,
что даже было слышно, как они громко пыхтят под своими ношами. Рядом с
нами, например, целая бригада тащила домой огромную стрекозу. И, хотя
муравьи из этой бригады суетились, как девчонки, мешали друг другу, а
главное, тащили стрекозу в противоположные стороны, несмотря на это,
стрекоза каким-то чудом двигалась все же по направлению к муравейнику.
- Работают муравьи! - сказал я Косте Малинину.
Муравьи работали! Работали все, без исключения. Никто из них не отлынивал,
никто не занимался посторонними делами, или разговорами, или играми, никто
не лежал под кустом и не загорал, а главное, никто никем не командовал и
никто ни на кого не орал вроде нашей Зинки Фокиной. Вы бы послушали, какой
она шум поднимает на каждом субботнике!
- Работают! - сказал я Косте Малинину.
- Ну и что, что работают! - огрызнулся Костя. - Тёмные, вот и работают.
Необразованные личности! Наверное, даже не знают, что такое воскресенье. А
мы с тобой образованные! Мы с тобой работать не будем!
- И инстинкт, значит, существует, - сказал я очень серьёзным голосом. -
Раз они ему подчиняются, значит, ОН существует!
- Ну и пусть себе подчиняются! А мы не будем никому подчиняться! - сказал
упрямым голосом Костя Малинин.
Я вообще-то тоже, как и Костя Малинин, был абсолютно уверен, что инстинкту
и в самом деле можно было не подчиняться, даже если он и существует на
самом деле... Каково же было моё удивление, когда, очутившись на
муравьиной дорожке, мне вдруг ни с того ни с сего совершенно неожиданно
ужасно захотелось приступить к работе вместе с тёмными и необразованными
муравьями. Это желание было сильным и непреодолимым. Мне казалось, что
если я сию же минуту не взвалю себе на плечо какой-нибудь груз и не начну
трудиться, как все муравьи, то я просто умру на месте. Подобрав с земли
сухую ветку, я молча взвалил её на плечо и поволок к муравейнику. И тут
мне сразу стало легче, как будто гора с плеч свалилась! Стало даже как-то
весело и приятно. В это время то же самое случилось и с Костей Малининым,
то есть сначала, когда я взвалил на плечо сучок, он посмотрел на меня, как
на ненормального, а потом тоже вдруг с необычайной энергией и желанием
подхватил ветку с другого конца и стал молча помогать мне, падая и
спотыкаясь на каждом шагу. Сучок был тяжёлый, как настоящее бревно, он то
и дело цеплялся за траву, за камни, скатывался с плеч, но мы продолжали
над ним пыхтеть и тащить его с большим удовольствием, пока не дотащили по
подземному ходу до самого муравейника. Возле входа в муравейник два
муравья перехватили у нас бревно и утащили в темноту, а мы с Костей
послушно повернулись в обратную сторону и побежали за новым
стройматериалом.
Вот так! Таким, как говорится, образом присоединились мы с Костей к
"гуляющим" муравьям и стали вместе с ними "гулять" со всяким мусором на
плечах, то удаляясь от муравейника, то возвращаясь к нему обратно.
Взад-вперёд! Взад-вперёд! С ветками, с хвойными иголками на плечах, с
сухими листиками, с комочками земли бегали мы, как заведённые, и даже
перестали разговаривать друг с другом, так занялись мы этой работой.
Честно говоря, работать под управлением инстинкта - дело малоинтересное и,
я бы сказал, глупое. Голову твою всё время как бы сверлит одна фраза:
"Давай, Ба-ранкин! Давай! Тащи! Волочи! Перетаскивай, Ба-ранкин! Ворочай,
Баранкин!.." А ЗАЧЕМ "тащи"? ДЛЯ ЧЕГО "тащи"? Ты ничего не соображаешь, а
соображать тебе всё время что-то не даёт и мешает, и от этого ты себя
чувствуешь просто каким-то дураком и даже кретином... Один раз только на
меня нашло просветление, это когда мне надоело таскать брёвна на плече, и
я быстренько соорудил для нас с Костей носилки, но дурацкие ощущения в
голове всё равно не проходили, и фраза: "Давай, Баранкин! Давай! Тащи!
Волочи! Перетаскивай!.." - продолжала тупо сверлить мой мозг.

Второй раз на меня нашло просветление, когда я хотел спросить у Малинина
(раз уж он втравил меня в эту муравьиную историю), долго ли ещё будет нас
гонять этот проклятый инстинкт, но затем я с большим трудом сам вспомнил,
что я совсем недавно прочитал книгу "Пароль скрещенных антенн", где чёрным
по белому было написано, что муравьев инстинкт заставляет работать до
самого-самого захода солнца...
Не знаю, может быть, мы с Костей в этот день привыкли бы к этому
муравьиному конвейеру и действительно проработали до самого захода солнца,
если бы не одно происшествие, которое случилось, когда мы в двадцатый или
тридцатый раз возвращались с носилками к муравейнику. Именно в это время
мимо нашего (нашего!) муравейника проходил Венька Смирнов. Ничего хорошего
от этого произойти, конечно, не могло. Не успел я об этом подумать, как
Венька, насвистывая, ткнул два раза черенком лопаты в муравейник и, так же
насвистывая, ушёл прочь.
Что здесь с нами случилось! С "нами"... Это я имею в виду не только нас с
Костей, а всех муравьев. Что здесь с нами со всеми случилось! Мы сразу
все, как один, как по команде, к-а-к запсиховали, как занервничали, как
заметались и к-а-к бросились все перевыполнять всякие нормы по ремонту
нашего общего муравейника. Было такое впечатление, что инстинкт из-за
этого Веньки Смирнова взял нас всех и "переключил" с первой скорости на
третью и поэтому мы все стали работать с удесятерённой силой.
Когда я всё это ощутил, мне так и захотелось огреть Малинина носилками по
спине, но при всём желании я этого не мог сделать, потому что носилки с
другой стороны держал Костя Малинин и ещё потому, что мою голову с
удесятерённой силой продолжала сверлить фраза: "Давай, Баранкин! Давай!
Тащи! Волочи! Ворочай! Давай, Баранкин! Давай! Давай! Давай!.." И ещё
потому, что, как бы я ни сердился на Костю, я бы никогда не смог не только
ударить его, но даже тронуть пальцем.
Ведь он вместе со мной несётся сейчас на третьей скорости, и его
несчастную голову в эту минуту тоже, вероятно, сверлит эта проклятая
фраза: "Давай, Малинин! Давай! Тащи! Волочи! Ворочай! Давай, Малинин!
Давай! Давай! Давай!.."


СОБЫТИЕ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ
Это был, наверное, единственный в своём роде "бунт" на земле

Всё!
Всё рухнуло!!! Все мои надежды, все мои мечты и фантазии - всё рухнуло! Я
понял, я окончательно уверился в том, что такой жизни, о которой я мечтал,
сидя на лавочке, в ожидании Мишки Яковлева, такой жизни нет и не может
быть нигде - ни на земле и ни под землёй... Ни у воробьев, и ни у бабочек,
и ни у муравьев!... И у трутней тоже наверняка нет такой жизни. И такого
состояния, в котором можно ничего не делать, тоже, вероятно, не
существует, потому что если бы мы сейчас с Костей даже были трутнями, а не
муравьями, то мы бы с ним старались ничего не делать, а для того чтобы
ничего не делать. как я убедился, нужно обычно столько сделать, что уж
лучше что-нибудь делать, чем пытаться ничего не делать... Нет такой жизни!
И незачем её искать! И нечего терять время! О-н-а не существует! А если
всё это так, то зачем же тогда я и мой лучший друг Костя Малинин всё ещё
продолжаем быть муравьями? Почему мы на третьей скорости ремонтируем
муравейник, в котором даже не собираемся жить? Зачем мы обливаемся потом и
падаем на каждом шагу от усталости? Пора! Пора возвращаться, пока не
случилось какой-нибудь ужасной неожиданности. У этих птиц и насекомых
каждую минуту может случиться такое, что потом и костей не соберёшь. Я
оглянулся на Костю Малинина. Малинин молчал, он ни о чём меня не
спрашивал, он не ворчал на меня за то, что в третий раз попал в такую
передрягу, он не ругал и не проклинал меня, и это было невыносимо. Уж
лучше бы он меня разнёс за всё в пух и прах. Но Костя молчал, словно воды
в рот набрал. Он копошился, нагружался, разгружался, снова нагружался и
опять разгружался, носил, таскал, перетаскивал, не отставая от меня ни на
шаг. Костя работал, как самый заправский муравей.
"Надо остановиться! - подумал я. - Немедленно прекратить работу и
остановиться. Надо сохранить силы для нашего возвращения. А то этот
инстинкт к вечеру загоняет нас с Костей до полусмерти, так, что не
шевельнёшь ни рукой, ни ногой... В конце концов пусть этому инстинкту
обыкновенные муравьи подчиняются без всякого рассуждения, а мы Е-М-У
докажем, что мы с Малининым разумные существа. Докажем! А как мы ему
докажем, если от моего этого самого разума в голове уже почти ничего не
осталось! И мыслей никаких, кроме: "Жми! Тащи! Неси! Ворочай!.." И вот я
жму, тащу, несу, ворочаю, а сам себе тихонько командую: "Думай, Баранкин!
Думай!.. Соображай всё-таки назло этому самому инстинкту! Не подчиняйся
ему! Не подчиняйся!.."
И вот тут-то в моей голове при слове "не подчиняйся" вдруг мгновенно
созрел план заговора, может быть, единственного в своём роде на всём
земном шаре. Я решил против инстинкта поднять самый настоящий бунт и самое
настоящее восстание!
Я остановился на бегу с охапкой хвойных иголок! Я поднялся на задние лапы.
Я распрямил свою усталую спину. И закричал громко, на всё поле боя, как
Пётр Первый под Полтавой:
- Малинин! - скомандовал я. - Сбрасывай с себя мусор! Будет!
- "Будет"? Что будет? - спросил Костя совершенно равнодушным голосом.
- Бунт будет! Вот что будет! Заговор!
- Против кого заговор?
- Против И-Н-С-Т-И-Н-К-Т-А! Заговор!..
- А что такое "заговор"? - спросил Малинин.
- Вот тебе раз!
Костя уже начал забывать значение самых обыкновенных человеческих слов.
Тогда я быстренько напомнил ему значение слова "заговор" и объяснил ему,
что это значит. Костя тупо выслушал меня и спросил тупым голосом:
- А какой заговор?
- Что значит - какой? Обыкновенный!.. То есть не обыкновенный, а
смертельный - вот какой! Понимаешь?
- А что значит "смертельный"? - опять задал мне вопрос Костя.
- Смертельный - это значит: мы лучше с тобой умрём, но не подчинимся
инстинкту!
- А что такое "не подчинимся"? Как - не подчинимся? - Малинин посмотрел на
меня печальными глазами и недоверчиво вздохнул.
- Ну, очень просто! Понимаешь, он, инстинкт, будет нас, меня и тебя,
нагружать... Понимаешь, нагружать?
- Нагружать - это я понимаю, - сказал Костя.
- Ну вот! - обрадовался я. - Он, инстинкт, будет нас нагружать и
заставлять работать, а мы, я и ты, будем ему не подчиняться... Не
подчиняться - понимаешь?..
- А как - не подчиняться?
- А вот так не подчиняться! Вот так! Смотри!
Я взял и сбросил охапку хвойных иголок со спины на землю. Костя Малинин
сначала посмотрел на меня, как на ненормального муравья, потом с трудом о
чём-то подумал и тихонько опустил на землю берёзовый лист. Потом мы вместе
налегке сбежали с муравьиной дорожки в сторону. Инстинкт, конечно, хотел
тут же заставить меня поднять иголки, но я ему не подчинился. Костя
Малинин стоял на-пружинившись рядом со мной, потом вдруг закружился на
месте, как собака, которая хочет поймать себя за свой хвост.
- Чего ты вертишься? - спросил я Малинина.
- Очень хочется вернуться и поднять лист, - прошептал Малинин.
- Не подчиняйся ни за что! Преодолевай!
- Я и так преодолеваю.
- Молодец! - похвалил я Малинина, забираясь под куст травы. - Иди сюда.
Тяжело дыша и преодолевая на каждом шагу сопротивление инстинкта, Костя с
трудом приблизился ко мне и вцепился в меня всеми шестью лапами. Я
подтянул к себе берёзовый листок и укрылся им с головой, словно одеялом,
чтобы нас никто не видел.
- А теперь, - сказал я лихорадочным шёпотом, - а теперь, Малинин,
сосредоточься и повторяй за мной...
Ни ночью! Ни днём!
Не хочу! Быть! Муравьем!
Я! Хочу! Навеки!
Быть! Человеком...
Громко всхлипнув, Костя глубоко вздохнул и вместо волшебных слов
заклинания сказал:
- Ой, мамочка!..
- Чего ты? - спросил я.
- Меня за ногу кто-то дёргает!..
Я конечно, подумал, что это к Косте опять инстинкт привязался. Приподняв
берёзовый лист, выглянул наружу, смотрю - нет, не инстинкт, а какой-то
совершенно незнакомый муравей схватил Костю за заднюю лапу и тянет изо
всех сил...








Я бы, наверное, и вправду влепил Косте оплеуху, если бы в чаще травы в эту
минуту не мелькнула спина рыжего мирмика. Я повернул голову. Из кустов
высунулась рыжая морда и зверски пошевелила огромными челюстями. Справа и
слева тоже показались рыжие муравьи... Вот тебе раз! Значит, им тоже
удалось перебраться через ручей, и не только перебраться, но и окружить
нас с Костей со всех сторон.
- Лезь на цветок! - тихо шепнул я Малинину. - Моментально сосредоточивайся
и немедленно превращайся в человека!
- А ты?
- Я буду прикрывать твой отход. Сам видишь, в какое положение попали. Лезь!
Костя шмыгнул по стеблю вверх, я-за ним. Мирмики услышали шорох и задрали
вверх морды. Один из них, чтобы лучше видеть, встал на задние лапы.
- Лезь выше, - шепнул я Косте, - заметили, гады! Лезь на самый цветок и
там скорее превращайся...
Пока Малинин карабкался на верхушку цветка, мирмики окружили стебель и
стали молча один за другим подниматься вслед за нами.


СОБЫТИЕ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЕ
Десять больших на двух маленьких и паутинка-самолёт

- Эх, вы! - крикнул я, свешиваясь с листика. - Десять больших на двух
маленьких... Не стыдно?
В полном молчании мирмики продолжали подниматься по стеблю всё выше и
выше. На расстоянии двух-трёх сантиметров от меня они остановились и
заскрежетали челюстями. "Интересно! Успеет превратиться Малинин в человека
или нет? - подумал я, перехватывая дубинку из одной лапы в другую. - А
ничего он без меня и не сумеет и не успеет..."
- Ты, рыжий, - крикнул я самому здоровому мирмику, - давай один на один! Я
тебя вызываю!
Рыжий верзила, не говоря ни слова, сделал шаг вперёд и раздвинул челюсти.
Я размахнулся и изо всех сил двинул его сучком по башке. Мирмик покачнулся
и, не издав ни звука, молча свалился на землю. Место сбитого моментально
без шума заняли двое рыжих муравьев.
Я уже приготовился их хорошенечко встретить, вдруг слышу - сверху
раздаётся голос Малинина:
- Юрка! Осторожней! Третий мирмик тебе со спины заползает...
Взобравшись на лист, я тремя ударами сбил трёх мирмиков со стебля и
крикнул:
- Малинин! Ты почему не превращаешься в человека, почему не выполняешь
моего приказания?
- А я без тебя всё равно не буду ни в кого превращаться! - зашипел сверху
Костин голос.
- Нет, будешь! - заорал я, отбиваясь от наседающих на меня мирмиков и
влезая на самый венчик цветка.
Всё! Дальше ползти было некуда. Внизу, под нами, были мирмики, вверху -
небо, посередине - мы с Костей Малининым.
- Это почему же ты не будешь превращаться? - заорал я на Малинина, но в
это время из-за лепестка показалась рыжая голова и свирепо завращала
глазами. - Малинин, превращайся сейчас же! - Я ударил мирмика палкой по
черепу.
Мирмик скрылся.
- Если превращаться, так вместе! - сказал Малинин.
Из пропасти с другой стороны опять вылезла голова мирмика.
- Вместе не успеем! - Я кольнул муравья сучком, словно шпагой. Муравей
спрятался.
- А один я не буду! - сказал Малинин. Я размахнулся изо всех сил,
чертыхнулся и съездил высунувшегося мирмика с такой силой, что сучок
переломился. Мирмик полетел на землю, а у меня вместо грозной дубинки
остался в руках какой-то жалкий обломок.
Мы отступили с Костей к самой середине ромашки. Защищаться больше было
нечем, и мирмики словно догадались об этом. Четыре рыжие головы
одновременно высунулись с разных сторон. Мы с Костей обнялись.
- Пропали! - сказал Малинин. - Прощай, Ба-ранкин!
Я даже не стал успокаивать своего лучшего друга, потому что всё было
похоже на то, что мы с Костей Малининым действительно пропали. Внизу были
мирмики, вверху - небо, между мирмиками и небом - мы с Костей. Хоть бы
перескочить на соседний цветок, да не допрыгнешь - далеко... Ещё можно
спрыгнуть с цветка на землю, но мирмики, кишевшие в траве, только этого и
ждали. А ведь столько раз нам с Костей удавалось избегать смертельной
опасности, можно сказать, чудом, но ведь удавалось! Неужели на этот раз я
не найду выхода из положения, неужели нам с Костей суждено погибнуть так
глупо вот здесь, на цветке ромашки, в нескольких шагах от настоящей
человеческой жизни? Неужели ВСЁ, ВСЁ, что мы узнали, пережили и
перечувствовали, пропадёт зря?!
- Держись, Малинин! Сейчас мы покажем этим мирмикам, как погибают
настоящие ребята!
Я поднялся на задние лапы, чтобы встретить как полагается этих мирмиков -
и ударился головой о туго натянутую под ветром паутину: она зацепилась за
лепесток и болталась над цветком, словно ниточка из волшебного
ковра-самолёта.
- Малинин! - заорал я на Костю, и Костя на этот раз понял меня без слов.
Он шмыгнул по паутинке вверх, я-за ним. Осталось только перекусить
паутинку... И я её перекусил. И паутинка полетела, полетела в ту минуту,
когда четыре мирмика одновременно бросились на нас со всех сторон. Мирмик,
целившийся откусить мне голову, только полоснул челюстью вскользь по ноге.
Четыре челюсти, каждая из которых походила на капкан, щёлкнули ещё раз, но
было уже поздно. Маленькая ниточка из паутинного ковра-самолёта уносила
нас с Костей всё дальше и дальше от цветка в сторону муравейника. Я
взглянул вниз и не поверил своим глазам: оказывается, пока мы с Малининым
отбивались на цветке от численно превосходящих сил рыжих противников,
чёрные муравьи успели наголову разгромить мирмиков и вернулись к своим
обычным занятиям.

Война кончилась так же неожиданно, как и началась, и только одни раненые
муравьи да носильщики трупов, утаскивавшие убитых подальше от муравейника,
напоминали о том, что всего несколько минут назад на этих полянках шло
самое ужасное сражение, о котором нам когда-нибудь приходилось слышать с
Костей Малининым.
Ни ночью, ни днём
Не хочу быть муравьём! -
запел я громко, во весь голос.
Я хочу навеки, -
подхватил Костя Малинин, -
Быть Человеком!..
И в это время за моей спиной раздался какой-то ужасный свист. Плотная
волна воздуха толкнула меня в бок, перевернула вверх тормашками, завертела
волчком и сорвала с паутинки. Кувыркнувшись несколько раз через голову, я
успел заметить, как огромный стриж на всём ходу склевал Костю Малинина и
взмыл в небо...
Когда я понял, ч-т-о случилось, мне стало дурно, я потерял сознание и
свалился без чувств на землю...

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
БАРАНКИН, БУДЬ ЧЕЛОВЕКОМ!

СОБЫТИЕ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТОЕ
"Загробный" голос

Не знаю, сколько времени мне пришлось проле-жать без памяти в траве,
наверное, очень долго, но, когда память стала постепенно возвращаться ко
мне, я всё равно продолжал валяться словно без памяти. Я лежал и бредил.
Всё, что мы пережили с Костей, всё-всё в чудовищной непоследовательности
снова мелькало перед моими глазами. Я попробовал открыть глаза, но от
этого ничего не изменилось - или вокруг была ночь, или я ослеп... Тогда я
стал думать о Косте. Костя погиб, но в моей памяти он был совсем-совсем
живой. Моя память, хоть ненадолго, воскресила моего лучшего друга, и от
этого мне стало немного легче. И почему только этот проклятый стриж
склевал не меня?.. Ведь я же втравил Костю в эту историю, и вот я живой, а
Костя погиб, погиб как муравей, не успев даже превратиться в человека!
Сначала эта мысль мне показалась правильной, а потом я подумал ещё
немного, и эта мысль мне показалась неправильной. Что значит - Костя погиб
как муравей, не успев превратиться в человека? Да Костя, в кого бы он ни
превращался, он всё равно по отношению ко мне оставался че-ло-ве-ком! И на
помощь муравьям Костя бросился как человек! И меня в беде не оставил! И
один без меня не захотел ни в кого превращаться! И перед мирмиками не
струсил! Да если бы Эрка Кузякина видела своими глазами, как бесстрашно
себя вёл Костя Малинин на войне, да она бы ему одному весь номер стенной
газеты посвятила, а Алик Новиков, если бы он был муравьиным
корреспондентом, да он бы на него всю плёнку исщёлкал. Нет, Костя Малинин
всё ЭТО время был человеком, и погиб он как человек. И не надо было ему
шептать никаких волшебных слов, и не надо было ему желать по-настоящему
превратиться в человека, потому что он уже давно превратился! Да! Костя
Малинин, безусловно, превратился в человека, а я?.. Конечно, самому о себе
мне трудно говорить, и вёл я себя по отношению к Косте Малинину как
человек, или нет, мне тяжело самому судить... Может быть, я как был
муравьем, так и остался?.. Может быть... Только я тоже, честно говоря, я
тоже старался не подгадить... Мне ведь тоже из-за Кости Малинина мирмики
сколько раз голову чуть-чуть не оттяпали. Хорошо, что в последний раз ещё
промахнулись да вместо головы в лапу вцепились, а лапа до сих пор вон как
болит и ноет.
Верхней лапкой я осторожно погладил ту, что прокусили мирмики, и
дёрнулся... Нет, нет, на этот раз я не лапкой гладил муравьиную лапку, а
рукой, человеческой рукой я гладил ногу, - так мне, во всяком случае,
показалось... Тогда я открыл глаза и действительно увидел вместо лапы
обыкновенную мальчишескую ногу. Это была моя нога, и только запёкшаяся от
крови царапина напоминала о том, что эта нога совсем недавно была
муравьиной лапой, и руки у меня были теперь как руки, и голова... И голова
на месте... Чтобы прийти окончательно в себя, я ещё немного полежал в
траве, потом немного посидел, а потом встал, отряхнул штаны и, спрятав
руки в карманы, как человек зашагал к дому. Я шёл, не глядя по сторонам,
уткнувшись глазами в носки ботинок. В голове у меня шумело, всё тело ныло,
словно меня всего исколотили палками, а нога, покусанная мирмиками, так
саднила, что на неё было больно наступать. Раз пять или шесть я натыкался
на каких-то прохожих, которые каждый раз при этом мне говорили: "Под ноги
надо смотреть, мальчик!" - как будто бы я смотрел не под ноги, а по
сторонам.
Не помню, как я добрался до своего двора, потому что всю дорогу я шёл как
во сне и очнулся только тогда, когда налетел животом на калитку.
Не вынимая рук из карманов, я пинком распахнул дверцу, подошёл к скамейке
и сел. Во дворе было всё по-прежнему. Всё так же с акаций то и дело
срывались весёлые компании воробьев, над клумбой порхали бабочки, а по
скамейке бегали чёрные муравьи. Всё было на своём месте. Не было только
Кости Малинина. Не было и уже не будет больше никогда. Да и самого меня
тоже, пожалуй, не было, то есть вообще-то я был, но я был уже совсем
какой-то не такой. Я сидел на лавочке сам не свой. Мне всё казалось, что я
только что вернулся из какого-то очень-очень далёкого и очень опасного
путешествия, в которое я отправился вместе со своим другом Костей

Малининым много-много лет тому назад. Отправился вместе с Костей, а
вернулся один. И теперь уж всю жизнь буду один, совсем один... Я закрыл
лицо руками и заревел, заревел первый раз в своей жизни. Слезы бежали по
щекам, по рукам, по шее и даже по животу. Сижу, реву, а слезы всё бегут и
бегут. Я даже удивился: откуда у человека может взяться столько слез? С
другой стороны, если человек ни разу в жизни не ревел, то у него за всё
время слезы вполне могли накопиться в таком большом количестве.
- Баранкин! Ты это чего разнюнился? - раздался совершенно неожиданно
откуда-то сверху голос Кости Малинина.


СОБЫТИЕ ТРИДЦАТЬ ПЯТОЕ
Мы существуем!

- Костя, - сказал я, перестав всхлипывать и обливаться слезами. - Это ты?
- Я! - сказал голос Кости Малинина сверху, голос был глухой и далёкий,
словно он шёл с неба.
- Ты уже... т-ам?
- Где - т-а-м?..
- Ну где там, на т-о-м свете, что ли?
- На каком на т-о-м свете?.. Я на заборе, а не на том свете, чего это ты
городишь?..
- Ну что ты меня, Малинин, обманываешь? Я же сам видел, как тебя съел
стриж. А раз он тебя съел, то ты не можешь сидеть на заборе.
- Кого съел стриж? Меня?.. Он тебя съел, а не меня, я своими глазами видел.
- А я тебе говорю, он тебя съел!
- Как же он меня съел, если я живой и невредимый сижу на заборе? Открой
глаза и убедишься!
- "Открой"! А если я боюсь?
- Чего ты боишься?
- Я глаза открою, а ты не существуешь, - сказал я и снова пролил целых два
ручья слез.
- Хорошо, - сказал сверху голос Кости Малинина, - сейчас ты убедишься,
существую я или не существую.
Вверху что-то завозилось, зашебаршило и затем прыгнуло мне на плечи.
Я свалился на землю и открыл глаза. Костя Малинин был жив, никаких
сомнений и быть не могло. Он сидел на мне верхом, тузил меня кулаками и
приговаривал:
- Ну как, существую я или не существую? Существую или не существую?
- Существуешь! - заорал я, и мы вместе с Костей покатились по траве,
устланной жёлтыми листьями. - Костя Малинин из семейства Малининых
существует!!! Уррра!!! Уррра!!!

- Значит, с-у-щ-е-с-т-в-у-е-м?
- С-у-щ-е-с-т-в-у-е-м, значит!
- А как мы с тобой существуем?
- Как люди!
- Как ч-е-л-о-в-е-к-и!
- Урра!!! - крикнули мы на радостях в один голос и снова бросились
обнимать друг друга.
- Постой! Постой! - сказал я Косте. - Дай-ка я на тебя посмотрю...
- Да что ты, Юрка! - засмеялся Костя. - Что ты меня раньше не видел, что
ли?..
- Не видел! - сказал я. - Раньше я тебя не видел и ты меня тоже
по-настоящему не видел... А главное, что я раньше сам себя не видел и ты
сам себя не видел...
И мы стали молча смотреть друг на друга. Костя смотрел на меня, а я
смотрел на Костю и не просто смотрел, а рассматривал всего, с ног до
головы, рассматривал как какое-то потрясающее чудо природы. Некоторое
время я, например, тараща глаза, разглядывал Костины руки, покрытые
боевыми ссадинами и царапинами. Раньше я, конечно, ни за что бы не обратил
внимания ни на свои, ни на чужие руки. Руки и руки... А сейчас я не мог
оторвать от них глаз. Вот это да! Это вам не какая-нибудь муравьиная лапка
или воробьиное крылышко! Вы тоже никогда не обращали внимания на свои
руки? Нет, из ребят, может быть, кто и обращал внимание, а девчонки
определённо не обращали, потому что они обычно обращают внимание только на
своё лицо.
А голова!.. Я на свою голову тоже раньше не обращал особенного внимания.
Голова и голова... Есть на плечах, и ладно! Нахлобучишь кепку - и хорошо!
Пофантазируешь - и довольно! А теперь, теперь... После всего-всего, что я
пережил, уж я-то точно знал, что если руки человека это чудо, то уж
го-ло-ва это самое расчудесное чудо из всех расчудесных чудес. Даже голова
Веньки Смирнова это тоже чудо. Только он ещё не знает об этом, а
во-вторых, не умеет этим чудом пользоваться. А таких, как Венька, на
земном шаре может, наверное, много человек набраться. И в Америке есть
свой Венька Смирнов, и во Франции, и в Англии... И везде есть такие
ребята, которые ни о чём не думают, и такие, которые думают совсем не о
том, о чём надо думать,-такие тоже есть. Например, я и Костя Малинин! Но
теперь-то я точно знаю, отчего это всё происходит: оттого, что не все
ребята знают о том, как это замечательно интересно - думать вообще и
особенно думать о том, о чём нужно думать. Думать и соображать! И опять же
не как-нибудь, так, инстинктивно, как говорится, по-муравьиному, а
по-настоящему думать - по-че-ло-ве-че-ски!!!
Не знаю, сколько бы ещё времени просидели мы с Костей вот так на траве,
думая об одном и том же...
Мне Костя, конечно, не говорил, но я готов был дать голову на отсечение, я
чувствовал, я слышал, честное слово, слышал, что Костя Малинин думает
слово в слово о том же, о чём думаю я, но только в самый разгар наших
размышлений с дерева на спину мне прыгнуло что-то пушистое и так вцепилось
сквозь рубашку в искусанное муравьями, исклёванное воробьями тело, что я
чуть не заорал.
- Муська! - закричал обрадованно Костя Малинин.
Конечно, это была она - наша Муська, та самая Муська, которая два раза
хотела меня съесть, когда я ещё был воробьем.
- Ага, Муська! - закричал я, отдирая Муську от своей спины. - Вот я сейчас
с тобой за ВСЁ и рассчитаюсь! Муська! - Я хотел схватить её за ухо, но мне
помешал это сделать Костя Малинин.
- Ладно, Баранкин! - сказал Костя. - Прости её на радостях, раз уж всё
кончилось хорошо!..
И здесь Костя, видно, так снова обрадовался, что всё кончилось так хорошо
и даже замечательно, что бросился на меня и стал обнимать изо всех сил.
Потом я от радости обнял скамейку, ту самую скамейку, на которой мы сидели
ещё т-о-г-д-а, потом я обнял забор, который стоял возле берёзы, а потом мы
вместе с Костей обняли берёзу, ту самую берёзу, под которой стояла та
самая скамейка, на которой мне первый раз в жизни пришла в голову мысль,
что я видите ли, устал быть человеком...
- Я их по всем дворам разыскиваю, а они с деревьями обнимаются! - крикнул
Мишка Яковлев с велосипеда, влетая с Аликом неожиданно на своей машине во
двор.
Потом за ними показались Зинка Фокина, Эра Кузякина и все остальные.
- Мишка! - крикнули мы с Костей в один голос, набрасываясь на Яковлева с
двух сторон и заключая его в свои объятья.
От неожиданности Мишка выпустил руль, и мы свалились на землю. Я и Костя
продолжали обнимать и целовать Мишку Яковлева и Алика Новикова.
- Да вы что, ребята? Вы с ума сошли? Мы же вчера только виделись! Ребята!
Да что это вы, как девчонки, прямо! - отбивались от нас и Алик и Мишка.
- Алик и Мишка! - сказал Костя Малинин со слезами на глазах, чмокая
Яковлева в ухо. - А что здесь без вас было!..
- Что было? Где было? - насторожился Алик.
- Что б-ы-л-о, т-о п-р-о-ш-л-о, - сказал я и так при этом посмотрел на
Костю Малинина, что тот прикусил язык.
В это время нас окружили девчонки из нашего класса.
~ Их по всему городу ищут, - сказала Эра Кузякина, - а они на траве
валяются!..
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
Mr_X


Алексей

Зарегистрирован: 2009-04-16
Постов: 1118
Местоположение: остров в океане

СообщениеДобавлено: Пт 12 Июл 2013 06:49    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

любопытный фрагмент из фантастического рассказа " Покушение на планету "



Весь день Гордий просидел на яхте, перебирая в уме различные варианты возмездия. Ничего путного, однако, на ум не приходило. Вчера ночью в порыве ослепляющей ярости он видел себя неуловимым мстителем, террористом-одиночкой, который длительное время держит в страхе всю планету.
Теперь, при отрезвляющем свете дня, Гордий понимал, что это утопия. Система сыска на новой Астре доведена до высочайшего совершенства. Если уж фиолетовые в первый раз, не имея о нем никаких сведений, ухитрились его поймать, то теперь и говорить нечего. Одна—две небольшие диверсии — вот все, на что он может рассчитывать. Нет, акция должна быть одноразовой, но такой, чтобы ее запомнили на века! Хорошо бы снести с лица планеты весь Хохотун — вот славная была бы жертва богине! Устроить землетрясение или атомный взрыв. Но как?
Под вечер, устав от бесплодных размышлений, Гордий вышел прогуляться. Он хотел только погулять по набережной, но ноги сами понесли его к отрогам гор, к долине, где стояло неопровержимое свидетельство правоты марциан. Им двигало внезапно вспыхнувшее любопытство. Хотелось узнать, действительно ли Тимра больше не улыбается или это ему вчера померещилось?
Теперь, чтобы подняться наверх, Гордий воспользовался фуникулером… "Не хватало еще позора карабкаться по склону к этой пластмассовой заднице!" — подумал он, садясь в желтый вагончик, разрисованный веселыми картинками непристойного содержания. Через несколько минут он был уже наверху — фуникулер доставил его прямо в долину.
Похабное сооружение молочно светилось в темноте, окруженное сияющим нимбом. Золотая богиня, стоявшая на своем позорном пьедестале, казалась теперь Гордию сиротой, нуждающейся в защите. Он подошел к клубу поближе, глядя вверх на освещенную статую. Тимра по-прежнему, как и столетия назад, улыбалась своей кроткой, ясной улыбкой, словно прощая своим неразумным потомкам надругательство, которое они над ней совершили. Да, действительно померещилось… Был возбужден, разгневан — вот и померещилось.
У входа в заведение опять толпились жаждущие, слышались недовольные голоса. Клуб и в самом деле был объектом массового паломничества. Из толпы вырвался гневный крик:
— Болван! Ты что, не знаешь меня? Не знаешь?
Гордий увидел маленького большеголового человека, который рвался в клуб, пытаясь преодолеть препятствие в виде рослого робота-швейцара в красной с золотом ливрее.
— Клуб только для Элиты, только для Элиты, господин, — бубнил он.
— А я кто по-твоему?
— У вас нет бриллиантового треугольника, господин.
— Плевать я хотел на треугольник! Я Уни Бастар. Ты обязан знать меня в лицо, иначе какой ты робот! Это я взорвал Лимбу! Вон она, смотри!
Он тянулся одной рукой к двери, а другой тыкал в ночное небо, где сияло маленькое, необыкновенно яркое пятно. Гордий внимательно посмотрел на небо и узнал созвездие Паука. Он вдруг сообразил, что на месте этого пятна раньше и в самом деле была Лимба Паука — самая яркая звезда небосклона. "Что за чушь? — подумал он озадаченно. — Разве можно взорвать звезду?"
Он снова обратился взглядом к богине и застыл сосредоточиваясь. В старые времена верили, что если долго смотреть на статую, то Тимра даст совет, как жить и действовать дальше. Послышится тихий, как шелест листвы, голос…
Голоса Тимры Гордий так и не услышал, зато над ухом у него раздался другой голос — раздраженный и визгливый:
— Ослы! Болваны! Тупицы!
Рядом с Гордием стоял горластый коротышка и, потрясая кулаками, изливал свое возмущение толпе у входа, которая откровенно потешалась над ним.
Гордий с брезгливой гримасой глянул на него и отвернулся, сосредоточиваясь снова. Тот, однако, успел перехватить его взгляд и усмотрел в нем насмешку над своей персоной.
— Ты почему на меня так смотрел? — спросил он его с подозрением.
Гордий даже головы не повернул.
— Нет, ты скажи, почему ты так на меня смотрел? — снова вопросил человечек.
— Иди ты знаешь куда! — сердито сказал ему Гордий. Он повернулся и зашагал по дорожке к выходу из долины.
Смешной человечек, однако, нагнал его.
— Ты мне не веришь? — заорал он, хватая его за руку. — Тогда смотри!
Он выхватил из кармана прозрачный пластмассовый пакет и сунул его в лицо Гордию.
— Читай, читай! И скажи этим ослам и ослицам, что там написано про Уни Бастара!
Видимо, нахальство действует гипнотически, если перед ним отступают иногда даже сильные. Гордий взял в руки пакет. Внутри него находилась пожелтевшая от времени газетная вырезка. Крупными красными буквами шел заголовок: "Взорвать звезду!" Далее обычным мелким шрифтом было написано, что член хохотунского клуба Элиты Уни Бастар намерен с помощью энергетической дистанционной пушки взорвать звезду Лимбу из созвездия Паука. Взрыв предполагается произвести в начале осени семьсот двадцать пятого года.
— Чушь какая-то! — раздраженно сказал Гордий. Он сунул пакет владельцу и снова зашагал по дорожке. Однако отвязаться от того оказалось непросто. Он опять нагнал Гордия и перегородил ему дорогу.
— Что ты сказал? Ты не веришь даже газете? — заорал он, весь белый от злости. — Ну тогда я заставлю тебя поверить! Ты полетишь со мной на остров и посмотришь мою пушку.
— Я тебе сейчас дам по лбу, — с угрозой сказал Гордий, сжимая кулаки.
Лобастая курносая физиономия стрелка по звездам стала растерянной. Он часто-часто заморгал глазами. Вдруг он сморщился и плаксиво заныл:
— Меня? Уни Бастара? По лбу?
Из глаз его брызнули слезы. С трагической миной он вытянулся перед Гордием и замотал головой.
— А вот теперь я ни за что не отпущу тебя. Ты полетишь со мной и увидишь, что Уни Бастар говорит правду. И потом скажешь этим ослам и ослицам…
— Черт с тобой! — согласился вдруг Гордий. — Пойдем.
* * *
"Планета сумасшедших! — думал Гордий, сидя рядом с Уни Бастаром в вагончике фуникулера, который мчал их вниз по склону. — Здесь поживешь и сам станешь сумасшедшим".
…Он не жалел, что связался с назойливым коротышкой. Все равно рано или поздно придется заводить знакомства, чтобы хоть как-то подойти к решению проблемы.
Уни Бастар тем временем повеселел, гнева его как не бывало. Он трещал без остановки, хвастаясь своими достижениями.
…Да-да, вы можете не сомневаться — Уни Бастар самый гениальный из всех пятидесяти миллиардов людей, которые живут на Астре и в ее оазисах. Он действительно взорвал Лимбу, в чем можно легко убедиться, взглянув на небо. На месте звезды теперь находится туманность, которая вошла во все астрономические каталоги галактики под именем туманности Бастара. Но в клубе нашлись завистники. Они стали травить его, распространяя про него клеветнические слухи. И он терпел сколько мог эти измывательства, а потом не выдержал и ушел из клуба, хлопнув дверью. Теперь он занимает должность генерального директора индюшиного тира, который устроил на острове. Да-да, такое оригинальное применение нашел он своей пушке. Вы прицеливаетесь, нажимаете на кнопку, пых-х… и индюк превращается в пар. Пых-х… и второй превращается в пар, а остальные гогочут и ничего не понимают. Публика катается по полу от смеха. Ведь смешно, правда, смешно?
— Смешно, смешно, — кивал Гордий, мрачно глядя на разошедшегося болтуна. Он думал о том, что, окажись сейчас здесь Нури Абшхара, прекраснодушный идеалист, его политический противник, отдавший жизнь за движение Близнецов, он обнял бы его как брата…
Потом они с четверть часа летели на воздушном такси и приземлились на острове перед длинным зданием из стекла и бетона.
— Вот он, мой тир, — сказал Уни Бастар, вылезая вслед за Гордием из кабины.
Над входом в заведение красовался огромный рекламный щит с изображением индюка. Ниже шла размашистая надпись: "Знаменитый индюшиный тир господина Уни Бастара, который взорвал звезду Лимбу". Под щитом у входа стоял коренастый пучеглазый робот, чем-то похожий на хозяина тира.
— Как дела? — бодрым голосом спросил его Уни.
— Плохо, господин, — прохрипел пучеглазый страж, — за весь день на острове никого не было.
— Пустяки! К ночи налетят. Тут будет такое, о!..
Широким жестом он пригласил Гордия в тир.
Отправляясь с Уни Бастаром, Гордий почти не сомневался, что принимает участие в одной из тех дурацких игр, которые обожают пустоголовые жители этой планеты. Не такой он был невежда в астрономии, чтобы не понять, что если Лимбу действительно взорвали, то свет от взрыва дойдет до Астры только лет через двадцать. С этим убеждением Гордий вошел в помещение. Вошел и остановился смущенный. Он ожидал увидеть какую-нибудь стреляющую игрушку для взрослых детей, а увидел многотонную махину, сложный прибор, сверкающий хромированными частям. Он стоял на двух мощных опорах и смотрел выпуклым стеклянным глазом в противоположный конец тира, где по освещенной огороженной площадке и в самом деле разгуливали индюки.
— Сейчас ты увидишь, как она стреляет, — сказал Уни Бастар, довольный впечатлением, которое пушка произвела на гостя.
Он с важным видом уселся за пульт, стоявший рядом с пушкой, и стал нажимать на какие-то кнопки. Машина заурчала, заворочалась, высматривая цель. Ее выпуклый глаз стал наливаться краснотой. Послышался тихий звук «пых», и Гордий увидел, как там, на площадке, на месте индюка образовалось серое облачко. Остальные птицы загоготали, шарахаясь в разные стороны. Пых! Еще облачко!
— Что ты делаешь! Прекрати! — крикнул ошеломленный Гордий.
— Ага, поверил! — захохотал Уни Бастар и обратил в прах еще одну птицу.
Внезапное оцепенение нашло на Гордия от одной пришедшей ему на ум мысли. Опытным инженерским глазом он увидел, что машину можно развернуть на полоборота и направить вниз.
— Слушай… а планету твоей пушкой… взорвать можно? — осторожно спросил он.
— Конечно, можно! И планеты, и астероиды, и кометы — всё можно. Лишь бы директорат разрешил.
— Замечательная пушка… — пробормотал Гордий, чувствуя, как у него выступает холодный пот на лбу. С минуту он молча разглядывал страшный прибор, не решаясь поверить, что перед ним — судьба.
— Ты чего это? — засмеялся Уни Бастар. — Чего так смотришь?
Гордий очнулся от оцепенения.
— Пушка твоя понравилась, — сказал он с насильственной улыбкой. Подумал и спросил первое, что пришло в голову: — А почему индюки рассыпаются, а не взрываются?
— Потому что… ну… потому что…
Уни Бастар приосанился и, как нахальный двоечник на экзамене, с важным видом понес чепуху, сбился и сказал роботу:
— Впрочем, дальше объясни ты, Вазон.
И Вазон объяснил, что пушка работает в двух режимах. С помощью субатомного гиперпространственного резонатора любое материальное тело на любом расстоянии можно превратить в пыль или взорвать. Индюки, как верно заметил господин, рассыпаются на молекулы, а космические тела взрываются от ядерной реакции…
"Вот оно! — подумал Гордий. — Да испепелится огнем всякий, кто посягнет… Откуда древние могли знать про огонь?"
…Было очень поздно, когда Гордий вернулся на свою яхту. Голова у него пылала, как кузнечный горн. Он хотел бы, но не мог не верить тому, что встреча с Бастаром произошла не случайно. В стройную логическую цепь выстроились разрозненные до этого факты: гибель старых культур, странное невмешательство Нандра, древнее, пророчество, которое почему-то не исполнилось, его появление на Астре спустя семь веков. И соединила их эта удивительная пушка, способная взрывать небесные тела.
Гордий сидел в салоне яхты, почти раздавленный неимоверной тяжестью, свалившейся ему на плечи. Спать он не мог, хотя испытывал сильную усталость. Еще ни разу ему не приходилось принимать столь ответственного решения, да еще в ситуации, когда советоваться было не с кем.
Да… все логично… только в союзе с человеком Бог обретает полноту. Древнее пророчество носило условный характер, а безусловным его должен сделать он, Норд Гордий Виртус, слуга и исполнитель воли Нандра.
…Отрекшись от богов, они тем самым сняли всякие нравственные ограничения с процесса познания и на этом пути неизбежно должны были изобрести средство, способное уничтожить их самих. Да разве кому-нибудь из ученых прошлого, людей с чувством ответственности и долга, могла прийти в голову такая дикая мысль — взорвать божье творение — звезду? Планета должна быть уничтожена — это истина, доказанная с математической точностью.
Но если это истина, то почему, о боги, так трудно принимать ее? Гордий думал, ходил по палубе, снова садился и думал…
Нужно было исключить малейшую возможность недоразумения, и на следующий день с головой, распухшей от бессонницы, Гордий съездил в "Спрашивай — отвечаем" — информационное бюро, дававшее ответы на любые вопросы. В считанные секунды он получил от автомата точную справку о том, что произошло с Лимбой. В справке сообщалось, что бывший член хохотунского клуба Элиты Уни Бастар построил первую в мире дистанционную энергетическую пушку для взрыва небесных тел, с помощью которой намеревался взорвать звезду Лимбу. Пушка прошла испытания, показав отличные результаты — с ее помощью был взорван крупный астероид. Однако взрыв Лимбы зачтен Уни Бастару не был, так как по странному стечению обстоятельств незадолго до выстрела Лимба взорвалась сама, как сверхновая…
В этот же день Гордий еще раз слетал на остров. Нужно было подробно разобраться в устройстве уникального орудия и в то же время не навлечь на себя подозрение. Задача, казавшаяся Гордию достаточно сложной, требующей дипломатического искусства, разрешилась на удивление легко. Вазон с равнодушием робота подробно отвечал на все вопросы Гордия, а генеральный директор с каким-то молодым розовощеким балбесом с увлечением лупили по индюкам, не обращая на них никакого внимания.
"Дети, истинно дети!" — с некоторым смущением думал Гордий, возвращаясь на материк в воздушном такси. Любой маломальски разумный человек, послушав, в какие тонкости входит посетитель, почуял бы неладное, понял бы, что он собирается стрелять и вовсе не по индюкам.
"Ну да, конечно, это же люди-животные, им и в голову не может прийти мысль об уничтожении планеты. До этого может додуматься только идейная личность…"
Итак, решение было найдено. Оставалось разработать план операции и осуществить ее.
* * *
Собственно, и разрабатывать-то было нечего. По сравнению с боевыми операциями времен Священной войны захват пушки выглядел детской забавой. Нужно было причалить ночью к острову, дождаться, когда "генеральный директор" и его гости улетят на материк, проникнуть в тир и… сделать свое дело.
Так Гордий и поступил: Не откладывая дела в долгий ящик, он той же ночью подошел на своей яхте к острову и вылез на берег. В руке он держал короткий железный ломик. Около часа он просидел в береговых кустах, наблюдая за тиром. Громадное здание, украшенное разноцветными огнями, выглядело очень эффектно в ночи, однако посетителей Гордий что-то не заметил. Видно, дела у "генерального директора" были и в самом деле плохи. Потом свет погас, с площадки в воздух поднялся винтолет Уни Бастара. Выждав минут пять, Гордий вышел из кустов и решительной походкой направился к тиру.
— Заведение закрыто, господин, — сказал ему Вазон, чинно сидевший на табуреточке у входа. — Будем рады видеть вас завтра с. шести вечера.
Вместо ответа Гордий коротко взмахнул ломиком и ударил робота по пластмассовой голове. Кр-рэк! Только посыпались мелкие, как бусинки, кристаллические мозги искусственного существа. Робот с глухим стуком упал на бетонную площадку. Гордий втащил робота в помещение, закрыл за собой дверь и задвинул ее на засов. Вот и вся акция…
До открытия тира времени было — девать некуда. Можно даже поспать как следует. Оригинальная идея — выспаться перед концом света! Гордий даже рассмеялся, стоя перед пушкой. Нервно рассмеялся, без души, потому что в эту минуту ему было вовсе не до смеха. Наступил решительный момент…
Пора было начинать, но Гордий медлил.
Тишина… он вдруг услышал тишину. Ни шороха, ни звука не проникало снаружи в бетонное сооружение. Не слышно было даже шума прибоя, хотя верхние оконные фрамуги были открыты. Настоящая мертвая тишина, какая и должна быть перед концом света. Одиноко горела под потолком в центре зала дежурная лампа. На востоке за окном уже светало. Гордий все медлил не решаясь начать действовать. Что-то ему мешало, какое-то неподвластное сознанию, затаившееся на самом дне души тревожное чувство. На него нашел приступ внезапной апатии. Руки, словно налитые свинцом, бессильно висели вдоль тела. Оказывается, это не такое простое дело — убить планету, громадную живую планету с горами и морями, со всем бегающим, летающим, плавающим, что на ней есть. В один титанический миг Астра превратится в газовый шар, раскаленный до миллионов градусов, который начнет стремительно расширяться. Взрыв увидят обитатели других миров, астрономы отнесут его к числу естественных явлений, и никто не узнает истинных причин катастрофы.
"Что это я? — одернул себя Гордий. — Нашел время для сомнений…" Он закрыл глаза и стал шептать текст пророчества, черпая в нем силы для совершения акта возмездия. "Да испепелится огнем племя, которое посягнет на дом дочери моей, Тимры… Да испепелится огнем…"
Все идет как надо, убеждал он себя. Это всего лишь временная слабость. Так бывает иногда перед принятием ответственного решения. Нужно усилие воли…
Гордий внутренне напрягся, стиснул зубы, подавляя слабость, и шагнул к пушке…Только бы чего-нибудь не случилось — не отключили бы энергию, не заклинило, не сломалось. Потной ладонью Гордий обхватил рукоятку рубильника и потянул ее вниз, включая питание. На пульте загорелись лампочки. Гордий нажал на кнопку "поворот по меридиану". С тихим рокотом заработал мотор приводного устройства, тяжелая махина, сверкая частями в тусклом свете лампы, стала медленно поворачиваться на полуосях. Описав четверть окружности, опустился вниз стеклянный глаз. Стоп! Мотор умолк.
Еще несколько минут потребовалось для установки параметров. Расстояние до цели — шесть с половиной тысяч километров… Мощность импульса сто тысяч единиц по Андерсу. Гордий включил энергетический блок. Выдержат ли предохранители? Перед глазами его плыло… Он потянул дрожащую руку к красной кнопке, над которой был нарисован индюк. Вот сейчас… сейчас… он надавит на кнопку, и планета вспыхнет, как одуванчик, к которому поднесли спичку. Гордий подкрадывался рукой к кнопке, перебирая пальцами по-щитку пульта. Его бил озноб.
В этот момент кто-то сзади сказал:
— Ты собираешься взорвать нашу маленькую Астру, Виртус?
* * *
За полгода новой жизни Гордий успел достаточно привыкнуть к неожиданностям, и удивить его чем-нибудь было чрезвычайно трудно. Но этот негромкий ровный голос, прозвучавший в пустом, закрытом на замок помещении, превысил предел того, что могли выдержать его нервы. Гордий застыл с рукой, протянутой к кнопке, чувствуя, как на голове у него шевелятся волосы. Нет, не то его потрясло, что в тир кто-то неизвестным образом, проник. Таким человеком мог бы быть Уни Бастар, и тогда бы Гордий даже не дрогнул. Это был совсем другой голос, слишком хорошо ему знакомый — чуточку дребезжащий, похожий на женский, с добродушно-иронической интонацией, голос с того света, потому что тот, кому он мог принадлежать, умер семь веков назад…
Странно устроен человек! Гордий стоял в преддверии Царства Света, оставалось нажать на кнопку, чтобы в тот же миг совершить переход туда. Но Гордий не сделал этого, потому что любопытство оказалось сильнее.
— Это ты, Оникс? — сказал он, не поворачивая головы.
— Я, Виртус.
— Ты дух?
— Нет, живой человек.
Не убирая руки с пульта, Гордий повернулся к говорящему.
В трех шагах от него стоял щуплый безбородый старик в пронзительно синего цвета мантии, усыпанной серебряными звездами. У него было мертвенно-бледное, худое лицо, на котором горели черные, как вселенская тьма, без зрачков глаза. Гордий не узнал его, но глаза узнал сразу.
— Протяни мне руку, — приказал он.
Рука оказалась сухой и теплой. Нормальная человеческая рука с пятнистой, по-стариковски тонкой кожей.
Гордий нервно рассмеялся, скаля зубы.
— Встреча двух покойников… Только ты сильно изменился после смерти.
— А ты совсем не изменился, — сказал Оникс.
Они стояли и смотрели друг на друга — два бывших врага, когда-то люто ненавидевших друг друга. Но, странное дело, Гордий не испытывал сейчас к Ониксу никакого чувства, похожего на ненависть. Пожалуй, наоборот, он был рад, что увидел наконец человека, с которым можно было говорить как с равным, который поймет тебя.
— Как ты попал сюда? — спросил он.
— Прошел сквозь стену.
— Не шути, пожалуйста.
— Я не шучу, — серьезно и спокойно сказал Оникс.
…Ну да, конечно… еще в те времена было известно, что Близнецы знают тайны древних мудрецов… Да иначе они и не победили бы.
— Ты тоже пролежал семь веков замороженным? — снова задал вопрос Гордий.
— Нет, все это время я жил, как и другие братья.
— Что такое? Не хочешь ли ты сказать, что вы бессмертны?
— Именно это я и хотел сказать.
Гордий смотрел на спокойно стоявшего перед ним Оникса и не знал, верить ему или нет. Ложь — оружие, которым они всегда беззастенчиво пользовались. Цель оправдывает средства — так любили они тогда говорить. Но нет… похоже, он не лжет, иначе как объяснить, что он так страшно постарел?
— Но зачем вы сделали себя бессмертными? Ведь это безумие — жить вечно в пространственно-временной темнице.
— Кто-то должен управлять планетой, — спокойно сказал старик.
— Не понимаю. Насколько я успел разобраться, планетой управляют роботы.
Старик чуть усмехнулся, словно Гордий сказал глупость.
— Роботы, даже очень совершенные, всего лишь машины. Они лишены духа и способны лишь к комбинаторике. Вершину иерархической пирамиды должен занимать человек.
— Боги, — поправил его Гордий.
Старик опять усмехнулся и ничего не ответил.
— Ну да, конечно… — сказал Гордий, хмурясь. — Наш старый, неразрешимый спор…
— Почему же неразрешимый? Ты проиграл его.
— Чушь! — вспылил Гордий.
— Чушь?
Старик чуть оживился. Лицо его, покрытое густой сетью морщин, утратило насмешливую холодность, в глазах появился блеск.
— Если чушь, то будь добр, объясни мне, где были твои боги, когда мы уничтожали их храмы? Где они были все эти века?
Он угодил в самое больное место, повторил те самые вопросы, которые мучили и Гордия, а возразить было нечего.
— Вот я сейчас нажму на эту кнопку, — сказал Гордий с угрозой, — и ты узнаешь, почему молчали боги!
— Кнопка не аргумент в таком серьезном споре. Лучше попытайся понять, почему боги оказались столь деликатны, что позволили нашим партиям путем честной борьбы установить истину.
Гордий деланно рассмеялся.
— Да-а? Ты до сих пор считаешь, что истина на стороне тех, кто сильнее физически? Неужели вам не хватило семи веков, чтобы понять, почему вы победили? Вы применили бесчестный, гнусный прием — разбудили в человеке ненасытного зверя. Это зверь победил, а не истина! Вы развратили массы и их простодушных правителей! Вы оскопили человеческий род, лишив его высших ценностей! Вот почему вы победили!
— Зато теперь они счастливы, как дети. А что дал бы им твой дух? Новые поводы для распрей?
— Да уж лучше умереть в бою за идеалы своего народа и быть похороненным с почестями, чем подохнуть, как крыса в изоляторе! Вы, кажется, пускаете своих покойников на удобрения? Какой цинизм!
— А куда прикажешь девать сто пятьдесят миллионов тел в год? Если бы их всех закапывали, Астра давно превратилась бы в сплошное кладбище.
Оникс говорил спокойно, с едва заметной иронией, буравя Гордия взглядом своих неподвижных черных глаз. Вот так же, таким же насмешливо-холодным тоном он разбивал в пух и прах своих горячих и неопытных противников во времена, когда они с Гордием учились в Бордосском университете. Гордий почувствовал, как в нем пробуждается ненависть к старому врагу.
— Если бы ты знал, как мне отвратительна твоя гнусная арифметика! — проговорил он, выдерживая тяжелый, давящий взгляд Оникса.
Он повысил голос:
— Вы все подсчитали, все учли своими железными мозгами. Не учли только этой вот кнопки, на которую я сейчас нажму. Ну, смотри, бессмертный, как я сейчас это сделаю!
Гордий нарочито медленно, со злобной усмешкой протянул руку к пульту и уже коснулся пальцами гладкой пластмассовой поверхности кнопки. Он хотел увидеть страх на лице старика, но не увидел.
— Не торопись, — сказал тот. — Разговор еще не окончен. Сейчас я сообщу тебе кое-что интересное. Да будет тебе известно, что мы наблюдали за твоей деятельностью с момента, когда ты выступил на карнавале в Фиалке. Мы могли бы в любой момент прервать твой вояж, но решили не мешать твоей игре с роботами и сделали только одно исключение. Это мы по твоей молитве освободили тебя из тюрьмы.
Оникс произнес все это спокойным, даже доброжелательным тоном, без прежней иронии, но Гордий почувствовал, как пол уходит у него из-под ног. Удар был нанесен сокрушительный! Гордий застонал от острой боли, опоясавшей словно обручем спину и грудь. Сердце! Конец! Он пошатнулся и упал на стул у пульта, хватая ртом воздух. Он увидел, как Оникс делает пассы руками. Тут же боль ослабла, отступила, а потом и совсем исчезла.
Гордий глубоко вздохнул, переводя дух.
— Все понятно, — сказал он через минуту. — Вы умеете подслушивать чужие мысли… Я вижу, вы не теряли понапрасну времени эти семь веков.
Он поднялся, тяжело, с ненавистью глядя на Оникса.
— Вы — погасившие в людях священный дух, сами обратились к духу и стали, как боги. Какова подлость! Во что же вы наконец верите?
— Мы верим в игру, — сказал Оникс, выделяя особой интонацией последнее слово. — Мироздание — это гигантская игротека, а жизнь — случайная комбинация во вселенской игре, результат слияния материи и духа. Отсюда следует, что каждому свое: черни — материальное, избранным — духовное.
Гордий почувствовал странное облегчение от услышанного. Теперь к чувству ненависти прибавилось еще и презрение.
— Наконец-то! — проговорил он со злой радостью. — Наконец-то я слышу откровенные речи, не запутанные словесной эквилибристикой! Ради этого стоило пролежать семь веков в ледяной могиле! Ничтожные эгоистичные душонки, лишенные любви! То-то вы так безжалостно расправлялись с верованиями прошлого. Ведь это для вас были не основы народной жизни, а игры для черни, которые вы презирали. Вы населили планету стадами человекоподобных идиотов и теперь наслаждаетесь властью над ними. Но вы крепко просчитались. Для того и явился сюда Норд Гордий Виртус, чтобы подпортить вам это удовольствие.
Сомнений больше не оставалось. Гордий отступил за пульт и выпрямился в торжественном молчании перед свершением великой акции. Оникс тоже выпрямился, черные глаза его дрогнули и чуть расширились. "Ага, проняло!" — подумал Гордий, но удовлетворения почему-то не почувствовал. Опять знобкий холод охватил его руки и ноги, подавляя решимость. "Ну что же ты?" — услышал он внутри себя тихий голос, похожий на голос Тимры.
"Будьте вы прокляты!" — пробормотал он сквозь зубы и выбросил руку к красной кнопке…
Нажать кнопку он не успел. Что-то вроде сильного удара тока сотрясло его тело, и Гордий застыл, парализованный, с нависшей над пультом рукой. Боковым зрением он увидел Оникса, который стоял, вытянувшись как струнка. Так продолжалось несколько секунд, в течение которых Гордий не мог ни пошевелить пальцем, ни вздохнуть. Потом руки и ноги его сами собой задвигались, он как робот отошел, пятясь от пульта, и тут же почувствовал освобождение…
Как сквозь сон он услышал размеренный и спокойный голос Оникса.
— Ты личность высокой духовной напряженности, Виртус, — заговорил Оникс, — но тратил ее на тех, кто в ней вовсе не нуждался. Наблюдая за тобой эти месяцы, мы поняли, что ты тот человек, который нам нужен, и хотим предложить тебе кое-что интересное.
Оникс сделал паузу, видимо, ожидая реакции Гордия на свое сообщение, но тот молчал, мрачный и подавленный.
— Уже несколько столетий мы играем в одну несравненную, захватывающую игру, — продолжал Оникс. — Ни музыкальные произведения, ни шедевры литературы и искусства, ни занятия наукой, ни тем более низменные наслаждения толпы не могут дать таких острых, эмоциональных богатых переживаний, какие дает эта игра. Мы играем в нее вчетвером, но этого уже недостаточно. Чтобы игра стала еще увлекательнее и острее, нам нужен пятый. Люди, выращенные в инкубаторах, для этой цели не годятся. Это должен быть человек, рожденный женщиной и одаренный высокой духовностью. Кроме нас четверых, ты единственный такой человек на планете.
— Что это за игра? — спросил Гордий безучастно.
— Сейчас увидишь…
Оникс воздел кверху руки и опустил их, проводя ладонями по лицу и телу. Так он проделал несколько раз и застыл прямой и тонкий, как свечка…
* * *
Между тем быстро светало. Первый луч солнца зажегся в воздухе, в золотом потоке заискрились, засверкали пирамиды пылинок. Холодным огнем вспыхнули серебряные звезды на мантии мудреца. Гордий не уловил момента, когда все началось. Помещение стало наполняться сухим молочным туманом, в котором растаяло все: пушка, пульт, стены, стоявший неподвижно Оникс. Гордию показалось, что и сам он растворяется в тумане — пропало ощущение тела и осталось только сознание, что он существует. Так прошла минута или две, потом послышались чьи-то голоса, туман стал рассеиваться, и Гордий увидел, что находится в громадном, ярко освещенном зале. Зал был пуст, только посредине его лежал на подставке зеркальный рефлектор диаметром не менее пяти метров, а высоко над ним вогнутостью вниз располагался второй такой же. Вокруг рефлектора на большом удалении от него стояли четыре пульта с фортепьянной клавиатурой, а за ними сидели в креслах четыре близнеца, облаченные в синие мантии. Мудрецы находились далеко от Гордия, но в то же время он с необыкновенной отчетливостью видел их мертвенно бледные, морщинистые, похожие друг на друга лица с тонкими фиолетовыми губами. Кто тут Оникс, кто Ирсхан, Амбрахамура и Болд, определить было невозможно, потому что узнавали Близнецов только по голосам.
Свет в зале стал медленно гаснуть, как в театре перед началом спектакля. Осталась освещенной только зона между чашами. Четыре фигуры поднялись над пультами со сложенными на груди крест-накрест руками. Послышалось монотонное бормотанье.
"…О, великий Универсум, самосущий, всепроникающий, всеобъемлющий, единый, сам от себя уставший, жаждущий покоя… ты произвел нас, детей своих, чтобы мы спасли тебя от муки вечного и бессмысленного кружения…"
Гордий с трудом понимал текст, произносимый на древнем языке, но зато по-прежнему, несмотря на темноту, отчетливо видел лица старцев, их шевелящиеся, как черви, тонкие губы. Каким-то непонятным образом видел он и клавиатуры сразу всех пультов, состоявшие из трех ступеней клавиш. Все это было так странно и необычно, что на некоторое время он забыл обо всем, что с ним произошло.
…Четыре пары рук легко, как птицы, пролетели над клавишами. Необыкновенной красоты мощные звуки наполнили помещение. Пространство между чашами вспыхнуло радугой огней. В следующее мгновение к торжественному звучанию добавились новые звуки — переливчатые, тоскующие, нежные, от которых у Гордия закружилась голова. Миллионы разноцветных огней заплясали в световом пузыре. Игра набирала темп. Все быстрее пробегали пальцы по клавиатурам, прыгали вверх и вниз по рядам; сухие старческие тела качались вправо и влево, небывалый оркестр сотрясал звуками огромное помещение. В центре зала теперь буйствовал огненный смерч…
Вдруг все четыре игрока как по команде бросили вниз руки и откинулись на спинки кресел. Музыка оборвалась, и между чашами, словно мираж в ночи, возникло чудо из чудес — громадный многоцветный кристалл. Он сверкал и переливался нежнейшими изумрудными, голубыми и розовыми тонами, тысячами разнообразных оттенков. Цветовая гамма с колдовской силой притягивала взгляд. О боги! Ни разу в жизни Гордий не испытывал такого сложного и волнующего чувства, какое вызывал этот горящий в темноте зала кристалл. Тут было все: нежность, любовь, радость, восторг, жалость… Гордий подумал, что если сейчас кристалл исчезнет, то он не выдержит и заплачет навзрыд.
Но кристалл исчез, и Гордий не расплакался, потому что вместо него появился другой, еще более прекрасный. Он походил на гигантского морского ежа, усыпанного хрустальными иглами, по которым струились живые пульсирующие огни. А потом еще и еще…
Гордий потерял чувство времени. Все его существо было поглощено небывалой игрой, и теперь он боялся только одного — что она прекратится.
Кристаллы между тем становились все темнее, с преобладанием лиловых, бордовых и темно-красных тонов, все причудливее становилась их форма и благороднее цветовая гамма. Старики вошли в азарт и сопровождали появление каждого нового кристалла криками и воплями. Шла сумасшедшая, прекрасная, не сравнимая ни с какими радостями мира божественная игра…
Вдруг все четверо взвыли в один голос и вцепились растопыренными пальцами в клавиши. Грянул мощный аккорд, между чашами сильно и ярко вспыхнуло, как от разряда молнии. Вспышка ослепила Гордия, перед глазами его поплыло темное пятно, а когда оно растаяло, странная и жуткая картина открылась его взору. Между чашами, подернутый светящейся туманной дымкой с траурным великолепием, сиял блестящий черный кристалл.
— Не отпускать! — раздался визгливый высокий голос.
Кристалл вспыхнул острыми гранями и застыл — грозно-величественный, мрачно-прекрасный, вызывающий чувство первобытного ужаса и одновременно восхищения. Вверху под потолком раздался щелчок, и ровный, бесстрастный голос начал размеренно считать: десять, девять, восемь, семь, шесть…
Что-то совершенно невозможное происходило с Гордием. Словно бы все блаженства мира, все самые прекрасные переживания и чувства разом вместились в него, и он почти умирал от наслаждения. Молочное сияние вокруг кристалла усилилось, и стало видно выражение лиц игроков. Кто бы мог подумать, что семисотлетние старцы способны к таким сильным переживаниям! Их щеки порозовели, глаза горели возбуждением, даже в самих фигурах, застывших над клавиатурами, ощущалось огромное, еле сдерживаемое волнение.
— Ноль! — произнес голос сверху.
Кристалл исчез, наступила мертвая тишина, а потом послышались булькающие, всхлипывающие звуки. Это плакали Близнецы, плакали как дети, сотрясаясь от рыданий, вытирая слезы с морщинистых лиц…
Гордий снова находился в тире. Он стоял оглушенный и потрясенный увиденным. Перед его глазами все еще сверкал черный кристалл, гремели в ушах могучие аккорды, он еще плыл в океане божественной эйфории.
Из этого состояния его вывел голос Оникса.
— Я вижу, тебе понравилась наша игра? — сказал он своим обычным добродушно-спокойным тоном.
Гордий потер пальцами виски, остывая от возбуждения.
— Что это было?
— Игра, как и сказано. Я показал тебе один из сеансов, когда нам удалось получить черный кристалл. Такое случается редко, не чаще раза в году. Теперь-то ты, надеюсь, согласишься, что все радости, изобретенные людьми, — прах и тлен по сравнению с нашей игрой?
— Да, это так, — кивнул Гордий, глотая липкую слюну.
— И согласишься принять в ней участие?
— Не знаю… может быть, — пробормотал Гордий. Он вспомнил, с кем имеет дело, и покачал головой. — Не знаю… сначала объясни, что это было.
— Сейчас объясню. Мы ищем кристалл Смерти. Он абсолютно черного цвета, но неизвестной нам формы. Это детонатор Универсума. Если нам удастся получить его когда-нибудь, то при счете «ноль» Универсум схлопнется в точку. Пространство, материя, энергия — все исчезнет, и Дух обретет свободу, вернувшись в исходное состояние. Самые восхитительные переживания в эти десять секунд, когда идет счет. Ты узнал лишь малую долю того, что испытываем мы…
* * *
Слово способно повредить разум человека, если оно слишком тяжелое, поэтому разум поначалу инстинктивно отталкивает его. Оникс сказал очень тяжелое слово, такое тяжелое, что оно отскочило от сознания Гордия. Голова его стала как будто деревянной и утратила способность соображать. Он силился вникнуть в смысл сказанного, но не мог. Достаточно навидался и натерпелся он с тех пор, как воскрес — редкий человек в
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
Задницкий

Капитан команды Участник команды:
Драники

сергей николаевич селивончик

Зарегистрирован: 2011-01-16
Постов: 11159
Местоположение: ДЕСНОГОРСК ... САЭС...

СообщениеДобавлено: Пт 12 Июл 2013 06:59    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

...зачем стока книг копировать?свои надо истории сочинять!и то вкратце!может ты "Войну и Мир" Толстого начнёшь штудировать!делать нечего?стока места!всё впустую! ce.gif bk.gif ck.gif
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
pohlestoff

Участник команды:
Белая Вежа

Похлестов Олег Владимирович

Зарегистрирован: 2011-03-01
Постов: 2883
Местоположение: Бобруйск

СообщениеДобавлено: Пт 12 Июл 2013 08:03    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

да слабо ему "Войну и мир" забомбить здесь! bn.gif bv.gif "Х", слабо же?
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
Задницкий

Капитан команды Участник команды:
Драники

сергей николаевич селивончик

Зарегистрирован: 2011-01-16
Постов: 11159
Местоположение: ДЕСНОГОРСК ... САЭС...

СообщениеДобавлено: Пт 12 Июл 2013 08:06    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

pohlestoff писал(а):
да слабо ему "Войну и мир" забомбить здесь! bn.gif bv.gif "Х", слабо же?
...наговоришь тутычка Олежек...щас забубенит же! ce.gif ai.gif bk.gif gx.gif ji.gif iu.gif fj.gif
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
pohlestoff

Участник команды:
Белая Вежа

Похлестов Олег Владимирович

Зарегистрирован: 2011-03-01
Постов: 2883
Местоположение: Бобруйск

СообщениеДобавлено: Пт 12 Июл 2013 08:09    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Задницкий писал(а):
pohlestoff писал(а):
да слабо ему "Войну и мир" забомбить здесь! bn.gif bv.gif "Х", слабо же?
...наговоришь тутычка Олежек...щас забубенит же! ce.gif ai.gif bk.gif gx.gif ji.gif iu.gif fj.gif



да не забубенит он - слабо потому что! bv.gif
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
Задницкий

Капитан команды Участник команды:
Драники

сергей николаевич селивончик

Зарегистрирован: 2011-01-16
Постов: 11159
Местоположение: ДЕСНОГОРСК ... САЭС...

СообщениеДобавлено: Пт 12 Июл 2013 08:13    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

pohlestoff писал(а):
Задницкий писал(а):
pohlestoff писал(а):
да слабо ему "Войну и мир" забомбить здесь! bn.gif bv.gif "Х", слабо же?
...наговоришь тутычка Олежек...щас забубенит же! ce.gif ai.gif bk.gif gx.gif ji.gif iu.gif fj.gif



да не забубенит он - слабо потому что! bv.gif
...слаб где? в коленках? ce.gif bk.gif bn.gif ai.gif
Вернуться к началу
Посмотреть профайл Отправить личное сообщение
Начать новую тему   Ответить на тему    Форумы -> Литературный уголок Часовой пояс: GMT +3:00
 

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах